Признание в любви: русская традиция. Мария Голованивская
ые ситуации и слова. И нам от этой традиции никуда не деться. Она – часть нас самих, хотя мы и не чувствуем ее, как не чувствуем воздух, которым дышим.
Культурные коды, алгоритмы и есть заданные формы существования нашей любви, которую мы, безусловно, принимаем и с которой боремся. Даже не догадываясь об этом. Но боремся все вместе, двигая по крупицам нашу культуру, наши представления в каком-то не известном нам направлении. То в сторону Запада, то в сторону Востока, то просто в сторону. И как бы мы не потешались над тургеневскими барышнями или фатальными настасьями филипповнами, и те и другие живут в нас. Пусть обряженные в джинсы и с кольцом в пупке, но они живут как программы, которые заставляют нас делать, думать и говорить нечто определенное и заданное, даже когда нам кажется, что мы сами авторы и слов, и чувств, и ситуаций, и жизненных сценариев.
Вот одно из стихотворений современной поэтессы Верочки Полозковой, которым зачитываются тысячи поклонников «Живого журнала» в интернете. Что в нем? Новизна? Стилизация? Традиция? Искренность? Талант? Талант и мощнейшая культурная традиция:
Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».
Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел все – Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».
Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».
Бернард пишет: «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчиненных, как кегли, считаю по головам —
Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам».
…Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души.
Но почему «не по словам»? И что за тайну или загадку скрывает любовь, если так трудно о ней говорить, если нужно объясняться или признаваться? Ведь мы так и говорим: признаться в любви. Что такого мы скрываем?
Ответ на это вопрос запрятан довольно глубоко. И я буду его искать. Меня будет интересовать природа женских чар и обворожительности, сама суть представлений о красоте, я буду обращаться к старинным нравам, к вечному призраку маменьки, то и дело мелькающему в сценах любовного объяснения. Меня будет интересовать, почему влюбленный в начале признания часто извиняется, почему он так и норовит, если дело заходит в тупик, объявить о своем отъезде, и почему так расстраивается, если ему вместо ответной любви предлагают дружбу. Все это мы читали в книгах. И видели в кино. В экранизированной классике. В тех образцах, которые не обсуждаются.
Я пытаюсь понять, почему мы начинали и начинаем проявлять интерес к человеку через выяснение его пристрастий к литературе, музыке, театру, кино, почему кое-что для нас «стыд и срам», почему мы считаем, что без любимого человека невозможно и неправильно жить. И здесь же – вечные женские привычки любить и прощать, сердобольность русских женщин, вечно спасающих бедолаг и неудачников, страстная любовь к героям, поэтам и художникам, жертвенность и готовность на все.
Эти темы прочно связаны и друг с другом, и с кругом других, совсем не очевидных вопросов, в ответах на которые также кроются неожиданные разгадки нашего способа любить. Вот они. Является ли любовь чудом? Почему страсть бывает безумной? Что такое свобода в любви и почему опытность в делах любовных – не бог весть какое достоинство? Почему мы, в отличие от европейцев, разделяем любовь и секс и не склонны поэтизировать любовные отклонения, как это сделали Маркиз де Сад, Шарль Бодлер, Генри Миллер и другие? Из разгадывания этих загадок многое становится понятным. Например, отчего это мы в вопросах любви, несмотря на всю мощь «глянцевого амура», который, по определению, «вери кул» и «вери секси», столь отличны от европейцев? Почему считаем тело аппетитным, а плоть греховной, отчего придумали дополнительный смысл словам «клюква» и «клубничка», почему, зачем при изменах мучаемся совестью? Почему? Почему мы так любили и любим?
Эта книга родилась из реальной ситуации, хотя и не очень тривиальной. Однажды мне захотелось написать почти любовное письмо. Почти, потому что адресатом его была моя старая учительница, пожилая и одинокая, но от этого не ставшая ничуть менее современной и обаятельной. Мне хотелось написать ей простые слова: «Вы для меня были