Дерево душ. Елена Арсеньева
лоча мэрген, – сказал он скрипучим голосом.
Эти слова Никита знал. По-нанайски это значит – здравствуй, русский богатырь.
– Бачигоапу, – ответил он с трудом, потому что в горле першило.
– Ветер сильный, да? – спросил старик. – Слезу вышибает?
Никита торопливо вытер глаза.
Не было никакого ветра. При чем тут вообще ветер…
– Беда, какой ветрило! – подхватил другой старик, на которого Никита в первую минуту не обратил внимания. А теперь взглянул на него – и ахнул, потому что это был тот самый дедка-суседка, пахнущий свежим сеном, который минувшей ночью наведывался в Никитину кухню, а потом прогонял ужасного гостя… этот гость чуть дом по камешку не разнес!
И тотчас Никита вспомнил мягкую ладонь, прижатую к своему лицу, усыпляющий запах сена…
– Чудится мне, что ли? – пробормотал Никита.
– Прежде больше чудилось, – отозвался дедка. – Народ был православный, вот сатана-то и сомущал!
– Сатана?!
– Ну, сила нечистая. Мы-то вон кто? Нечисть, нежить – одно слово!
– Вы?! – невежливо ткнул пальцем Никита.
– Агаюшки, ага, – закивал тот. – Забыл? Я ж тебе говорил: мол, нечистик я. И он такой же, дзё комо. Слышь-ко, дзё комо, – обратился он к узкоглазому старичку, – наш-то мэрген ничегошеньки не понимает, а?
– Не понимает, однако, – согласился тот уныло.
– Неужто мы с тобой промашку дали? – всплеснул руками дедка.
– Дали, однако, – вздохнул второй старик.
– О чем вы тут говорите? – не выдержал Никита. – Где моя мама? Как я сюда попал? Что это за место?
– Деревенька, вишь ты, стояла здесь в старину. – Дедка повел вокруг рукой. – Деревеньку Завитинкой называли, а речку – Завитой. Прежде шире была, бурливей, а теперь шагом перешагнешь – иссохла. С тоски, может? Жили, да… Скотина велась. Лошадушки… Ах, какие были лошадушки! – чуть ли не простонал он. – Мужики зверя били, шишковали, ягоду брали, грибы. А рыбы-то сколько лавливали! Крепко, хорошо обжились. А потом парни да девки из родных домов в другие края подались. В камнях нынче живут, родительских свычаев и обычаев не чтят. Старики кто к детям уехал, кто помер. Обветшали избешки, развалились. И никто доможила не покличет: «Дедушка домовой, выходи домой!» Брожу я ночами по улочкам опустелым, филинов да нетопырей пугаю кликом-плачем… – И дед залился мелкими слезами, утираясь рукавом заношенной рубахи.
Никита смотрел на него, вытаращив глаза.
Домовой?! Так вот в каком смысле он называл себя нечистью!
Ну да, всякие там черти, домовые, лешие, водяные, банники и впрямь называются нечистой силой.
Да нет, этого просто не может быть…
Или может?
Наверное, может. Каким-то ведь образом Никита здесь оказался! Не пешком пришел, не на самолете прилетел. Его определенно перенес дедка.
Дедка-домовой.
Но зачем?!
– Зачем вы меня сюда притащили?! – воскликнул он отчаянно.
Заговорил другой старичок, который назывался