Герои Сирии. Символы российского мужества. Михаил Федоров
е зазвучало: тело везут в Воронеж.
«Похоронят в моем городе».
Меня как подняло. Еще не было пяти утра, а я оказался за компьютером и жадно-жадно впитывал все, что там было об этом событии.
Вот на видео «птичка» самолета заиграла пламенем. А она летит. Пламя, как из сопла. «Птичка» выпала из поля экрана…
Другое видео: клуб черного дыма за горой взлетел вверх. Там самолет взорвался.
Видео: парашют плавно парит. Похоже на тренировку, если бы не выстрелы. Стреляют в летчика.
Вот какая-то рыжая возвышенность. Снега нет. Ясно, что где-то далеко на юге. С разных сторон сбегаются к валуну черные фигуры. Вот собрались в круг за камнем.
Громила с повязкой на голове с автоматом спрятался невдалеке за деревом. Другой чуть вышел вперед, но к валуну не приближается.
Раздался хлопок.
Из-за валуна взлетело два дымка.
Тот, что с повязкой на голове, лег… А тех, кто был за валуном, как не было… Лишь один отлетел в сторону… А другой кинулся бежать…
Теперь я понял, что сделал тот, кто оказался за камнем: подорвал себя и этих в черном.
Интернет пестрит: перед хлопком раздался крик: «Это вам за пацанов!»
Самое простое. И самое родное.
Как в подтверждение, на сайте «Красной звезды» прочитал рассказ того, кто летел в паре со сбитым летчиком:
«– Голос у него не дрогнул, когда я предупредил: “По тебе работают! Выводи! Тангаж[2], тангаж! Маневрируй!”
– Да, вижу! – ответил ведущий.
А потом так спокойно, словно это было сказано о чем-то обыденном и второстепенном:
– В меня попали…
И следом:
– Хорошо попали… Пожар правого… Тяну на юг… И левый становится…
И секунд через двадцать – крайнее:
– Вызывай поисково-спасательный отряд…
– А что было дальше? – ведомый… командира звена штурмовиков Су-25СМ замолчал. А потом, посмотрев мне в глаза, продолжил:
– А дальше были крайние слова: “Уходи в облака”. Конечно, я не ушел. Бросить командира – последнее дело».
Я понял: в Сирии сбили наш самолет.
Взгляд летел ниже по сайту армейской газеты:
«Когда ПЗРК сработал по машине командира, все условности были отброшены, – продолжал рассказ летчик. – Я всегда прикрывал командира в воздухе, надо было это сделать и на земле, когда он уже принял бой. Остался в этом районе и выполнил несколько атак, отработал по машинам, которые приближались к оливковой роще, где был Роман. Уничтожил два автомобиля. В то же время продолжал передавать на КП координаты, вызывал поисково-спасательную службу. Место приземления командира я видел, но самого боя – нет, были сумерки… Уходить пришлось с аварийным остатком топлива, хватавшим только дотянуть до аэродрома…»
Он ушел… И правильно, спору нет.
А потом был валун… и хлопок…
Интернет выбрасывает видео с крылом со звездочкой российского Су-25…
Кто сбитый летчик?..
Роман Филипов…
Только теперь глянул в окно: еще чернела ночь, под фонарями первозданно белело, а снежинки испещрили весь видимый простор.
Еще не наступило восьми, как начал звонить знакомым военным и незнакомым. И узнавал: прощание в Доме офицеров. В каком? Их в городе два – один настоящий, который с чьей-то больной головы отдали гражданским; другой – в построенном немцами военном городке. Похороны на Коминтерновском кладбище завтра.
Стал собираться.
Хотелось быть рядом со всем тем, что так или иначе связано с незнакомым мне летчиком.
Чуть не поскользнувшись, запрыгнул на подножку автобуса. Ехал и следил за входящими и выходящими людьми, которым не было никакого дела до обуревавших меня мыслей и чувств, а перед глазами чередовались: «птичка» с пламенем сзади, парящий парашют, черный столб дыма, валун, облепленный черными фигурами. Как слышался крик: «Это вам за пацанов!», хлопок.
И – два взлетевших дымка.
Как наяву пел Высоцкий:
Я – «Як»-истребитель,
Мотор мой звенит,
Небо – моя обитель,
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он – истребитель.
Одна улица сменялась другой, одна часть автобуса пустела, наполнялась другая, а Высоцкий пел:
В этом бою мною «юнкерс» сбит, —
Я сделал с ним, что хотел.
А тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.
Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал,
Но тот, который во мне сидит,
Опять заставляет – в «штопор».
Переехали мост, спускались под горку и снова поднимались.
Высоцкий:
Терпенью
Танга́ж (