Правильный выбор. Дмитрий Янковский
машину, сменил орбиту и начал разгон с экономией топлива, используя дармовую гравитацию звезды.
Я уже был готов снова врубить маршевые дюзы и выйти на разомкнутую параболу, когда меня атаковали сразу четыре вражеских истребителя. Причем момент они выбрали до предела неудачный для меня – для данной расстановки сил я занимал далеко не лучшую орбиту, проходящую через восьмидесятый сектор по астроцентрическим координатам. Вывернуться из опасной и неожиданной ситуации я мог как на разгоне, так и на торможении – надо было срочно выбрать, что именно делать. В первом случае четверка нападающих останется ближе к звезде, а во втором, наоборот, я уйду на более низкую орбиту, оставив противника на внешних относительно себя секторах.
Оба маневра имели почти равные преимущества. Если противник окажется ближе к светилу, то у меня повысится свобода орбитального маневра вплоть до ухода в межзвездное пространство, но тогда на фоне звезды мне куда труднее будет брать Бессмертных в прицел, даже в радарный, поскольку этот чертов термоядерный шар мощно излучал во всех спектрах – от корпускулярного до рентгеновского. Если же на внешней орбите окажется противник, то я хоть и смогу в какой-то мере затеряться среди излучений, но зато возможность маневра снизится многократно.
Самое обидное заключалось в том, что на принятие столь сложного решения ситуация отпускала мне не более пяти секунд. В такой ситуации крайне тяжело удержаться от паники – рассудок впадает в ступор, а принимать решения, как я всегда считал, надо именно рассудком. Но теперь все вышло иначе – я попросту инстинктивно рванул рукоять тяги маршевых двигателей на себя, выводя свой “D-6” на более высокую орбиталь. И лишь когда моя машина перенеслась на внешнюю относительно противника орбиту, я понял, что совершил ошибку, оставив четыре вражеских истребителя на фоне звезды. И один-то в потоке излучения поди возьми на прицел, а тут полная четверка! Им же меня выцелить – делать нечего, тем более в четыре спаренных скорострельных плазменных пушки. Выходило, что я сам себя поставил в крайне невыгодное положение, в котором на моей стороне остается только возросшая степень орбитальных маневров.
Однако, что показалось мне очень забавным, на уровне чувств, а не разума я ощутил себя легко и свободно, а от паники не осталось и следа. Передо мной словно весь космос открылся, во всех своих четырех измерениях.
Тут-то до меня и дошло, что на самом деле любая тактика огневого контакта была бы для меня проигрышной, выступи я с открытым забралом. Ну невозможно выдержать напор четырех истребителей, если сражаться с ними лоб в лоб, да еще в одиночку. Поэтому не было ни малейшей разницы, легко мне было бы целиться в противника или сложно, поскольку у моей бортовой артиллерии попросту не хватило бы огня для поражения стольких целей в весьма ограниченный промежуток времени. Зато возросшая возможность маневра давала мне как минимум два спасительных варианта.
Во-первых, я мог попросту выйти из боя, сбежать, если выражаться проще. За это меня, ясное дело, предадут трибуналу, отправят на каторгу года на три и уж точно выгонят из академии, но зато имелась возможность спасти свою шкуру. Во-вторых, можно было из боя не выходить, сохранить лицо, свободу и честь истребителя, да и шкуру сохранить тоже, правда, с куда меньшей, чем в первом варианте, долей вероятности. Мне пришло в голову, что если не использовать всю мощь маршевых двигателей, если сделать вид, что пытаюсь выйти из боя, а на самом деле не усердствовать в этом, то четверо вражеских пилотов не смогут устоять перед искушением попытаться меня догнать. Дальше все будет зависеть от моих навыков, от уровня подготовки, а главное – от моей решимости выиграть схватку.
Решимость имела особое значение потому, что разрулить ситуацию оптимальным для себя образом я мог только в том случае, если противник, увлекшись погоней, сломает строй. А по доброй воле никто этого делать не будет, мне придется вынудить их, навязать такой темп смены орбит, при котором возникающие перегрузки окажутся на пределе человеческих возможностей. А поскольку разные люди переносят перегрузки по-разному, стройный клин противника неизбежно растянется, давая мне шанс вступать в схватку с каждым по очереди, а не биться со всеми одновременно. Мало того, если перегрузки окажутся достаточно жесткими, кое-кто из преследователей может и вовсе сойти с дистанции, поскольку догонять и спасаться – очень разные вещи. Азарт погони, конечно, тоже толкает на риск и дополнительные усилия, но инстинкт самосохранения оказывается сильнее. Так что в этом плане у меня было даже некоторое преимущество.
На самом деле драться мне не хотелось. Я очень устал в предыдущем бою. Устал от перегрузок, от необходимости повышенного внимания, да и просто шесть часов безвылазно за штурвалом – то еще удовольствие. Тем более за штурвалом истребителя в реальном, а не учебном бою. К тому же мой летный опыт оставлял желать лучшего – курсанту последнего курса Летно-Боевой академии очень трудно сражаться с матерыми асами гвардейской истребительно-штурмовой эскадрильи Лже-Бастинов. Но на то и придумана присяга вместе с ответственностью за ее нарушение, чтобы в таких ситуациях инстинкт самосохранения толкал в бой, а не в сторону. Хотя бы потому, что мгновенно распылиться на атомы от прямого попадания плазмы кажется