Поэма на двоих. Юрий Потапов

      – Мой дядя, честь ему и слава,

      не позабыл родную кровь.

      Когда открылась снова рана

      позвал племянника, чтоб вновь

      побыл при нём на всякий случай.

      А между дел советы слушал

      и как урок – не забывал,

      чтоб время зря не отбывал.

      Ведь старшим кажется нередко,

      что их советом дорожат.

      Взять под крыло дитя спешат

      они, как курицы наседки.

      Дитя уже за двадцать лет,

      он может сам давать совет.

      В конце двадцатого столетья,

      два брата бизнес завели.

      В разгар шального лихолетья

      на них убийцу навели.

      Взорвал наймит обоих разом.

      Успев воспользоваться лазом,

      лишь дядя чудом уцелел.

      Окрепнув, племяша пригрел.

      Давно живёт в укромном замке

      за трёхметровой высью стен.

      Сам добровольно выбрал плен

      в своей большом кирпичном «танке».

      Охрана чутко сторожит,

      от хлеба с маслом не бежит.

      Сейчас к нему племянник бравый

      «летит» на «Бумере[1]» своём,

      от впечатлений новых шалый.

      Машина он и окоём

      слились в движении едином

      на перегоне очень длинном

      меж Петербургом и Москвой.

      Как в старину гоньбы ямской.

      Окончен путь. Условным кодом —

      ворота – настежь, въезд открыт,

      с коляски тянется старик.

      Не мог своим идти он ходом.

      Объятья, поцелуй, слеза.

      И дяди грустные глаза.

      Читатель, если на досуге

      захочешь строки одолеть,

      пойми, что трудно жить в разлуке

      и без родных вблизи болеть.

      Я никому не прочу горя.

      Представлю нашего героя,

      чтоб познакомить и назвать,

      в главе неброско описать.

      У нас не близкое знакомство,

      далёк я от торговых сфер,

      где наглость, хватка, нюх афер,

      а часто роскошь и пижонство.

      Здесь не об этом разговор,

      в других местах им приговор.

      Покаюсь, грешен, что «герою»[2]

      я дал фамилию того,

      кто пресыщенья был слугою,

      не сделав в жизни ничего.

      Ведь знаем, много в этом мире

      тех, кто живёт, к примеру, в Симе,

      другие, может быть, в Москве —

      однофамильцы не в родстве.

      Лишь в судный день, когда восстанем

      на звук архангела трубы,

      среди воскреснувших в ряды

      со свояками рядом станем.

      В толпе безропотных теней,

      найдём исток своих корней.

      Илья Онегин, был мальчишкой,

      когда я знал его отца,

      который пестовал сынишку,

      мечтая вырастить дельца.

      Сын был чуть более аршина —[3]

      взорвали отчую машину.

      Удел печальный ждал его,

      торжествовали рок и зло.

      Он не узнал тогда утраты.

      По воле моды и отца,

      учили в Англии мальца,

      неся немалые затраты.

      Вдали от родины, семьи,

      без дружбы, ласки и любви.

      Мы жили на одной площадке,

      когда хрущевский новодел

      страну после армейской скатки

      в жилищный превратил задел.

      И, получив квартиры в доме,

      мы были рады, как обнове

      панельно