Шанс на будущее. Ксения Михайловна Кузнецова

      Я поморщилась. Неправильная зима. Зима должна быть светлой, пушистой, снежной! По-настоящему снежной! А что это такое? Город? В памяти всплывали образы заснеженной Москвы, наполненной многообразием зимних дневных пастельных оттенков и ярких ослепительных ночных огней. Нет, дело не в городе. Тогда что происходит сейчас? Не серость, ни в коем случае. Просто в некогда идеальной композиции с каждым годам становится всё больше электрических огней, и всё меньше снега, нежной пастели.

      – Раньше было более снежно… – повторяю я мысль вслух и ухмыляюсь, – а ещё трава была зеленее и колбаса с мясом. Верно, Варя? Да у тебя синдром утёнка.

      Нда… Почему-то каждый раз, когда начинаю говорить сама с собой, без колкостей не обходится. Однако снега и правда было больше, а огней меньше.

      Ничего не поделаешь. Потепление, обилие техники и людей. Прогресс не стоит на месте, город преображается. Совсем ребёнком мне казалось, что сердце Москвы сияет ярче солнца, и невозможно придумать более чудных и изобретательных зимних украшений, но каждый год находила, да и нахожу до сих пор, что ошибалась.

      Это, должно быть, хорошо.

      Но при этом мне становится очень тоскливо. Всё движется слишком стремительно для меня, я не поспеваю за развитием мира, за изменением людей. Если честно, и не особо хотела. Мне нравился мой чудесный маленький мир, застывший в моей памяти. Ещё с детства меня тянула в далёкое прошлое, что дарили мне книги, и мой упрямый разум неизменно отвергал движение технического прогресса.

      В моём детстве, даже самом раннем, были компьютеры. Но всю жизнь меня охватывала паника, когда обстоятельства вынуждали взаимодействовать с чем-то сложнее открытия простенькой игры. Приходилось вечно терроризировать сестру для взаимодействия с техникой. Конечно, с годами стало проще, но неприязнь к технике осталась. Не правда ли, забавно?

      Останавливаюсь и смотрю вокруг. Как далеко я зашла, погрузившись в свои мысли и не видя дороги?

      Вижу внушительное, величественное белое здание с восемью колоннами. Я на месте.

      Покопавшись в сумке, достаю билет. Времени ещё предостаточно. Осталось дождаться, когда с работы подъедет сестра. Именно она, после долгих моих препирательств, вручила мне билет. Я тогда не сразу поняла, к чему Милана клонит, заговорив о театре. А когда, наконец, дошло, что она хочет взять меня на балет, категорически отказала.

      – Да ладно тебе! – всплеснула Мила, – ведь ты явно всё ещё любишь театр, особенно балет. Постоянно раньше на него ходила, трещала о нем без умолку, – она прищурилась, – и всё ещё канифолишь мне этим мозги.

      Это была чистая правда. Балет всегда был для меня чем-то особенным. Я безумно любила любое проявление театра, но балет… Будучи ребенком, всегда смотрела его по телевизору, а родители дивились, что может понять маленькая девочка в замысловатом танце? Но я всё понимала и всегда с восторгом делилась впечатлениями. Потом были походы в театр. А последние годы… И вновь странная грусть обволокла меня. Последние годы приходилось довольствоваться записями старых представлений, всего, что мог предоставить мне интернет.