Демонический марш жизни. Варя
о ведь ты, да? – спросила девушка, заметив что-то на полке, висящей напротив.
– Да, детка, так и есть, – поддакнула другая, примостившись на коленях у хозяина квартиры. Положив голову ему на плечо, поместила руку на грудь парнишки, при этом смяв толстовку.
– Какая она все-таки милая! А какая суровая! Блин, а можно погладить ее? – Не удержалась девушка, и перевела взгляд на владельца этого создания.
– Ну, если хочешь лишиться пальцев – пожалуйста.
– А чего так? Не любит чужих людей? – вздохнув, спросила гостья.
– Нет, на людей ей, как раз-таки, все равно, ну, по большей части. Она не любит, когда к ней начинают лезть, лапать, пытаться вот это вот погладить ее и так далее. И, вангуя твой следующий вопрос о причине такого поведения, отвечу, что все это происходит из-за того, что при прикосновении будут портиться ее перья. У всех птиц они покрыты специальным составом, на подобии жирочка, который вырабатывает железа, находящаяся, в свою очередь, в основании спины. Оттуда, птицы выдавливают специальный секрет, то есть жир. Его они мажут на клюв, и обрабатывают каждое перо. То есть, когда они чешут перья, они не блох прогоняют или кого-либо еще, а просто расчесываются. И когда ты трогаешь хвост, крылья, ты этот состав стираешь, и оставляешь другой слой, то есть просто загрязняешь перья. И даже если птица ручная и вся такая покладистая, прикосновения ей будут неприятны чисто психологически. Ведь, без этого слоя, птица запросто промокнет под водой, потому что этот слой защищает ее от полного намокания. А если перья просто намокнут, сова заболеет и умрет. А так, если она просто будет сидеть под дождем с хорошим оперением, она уходить не будет, ибо с нее вода просто скатывается. Намокнут кончики перьев, а вот этот пух, кожа останутся сухими. Думаю, про то, что от хорошего оперения будет зависеть еще и полет птицы, а вместе с тем и результат ее охоты, не стоит говорить.
– А если мои руки будут очень чистыми? Это повредит сове?
– Да, оперение будет страдать, какими бы чистыми и нежными руки не были. Так что, помни об этом, если захочешь вновь погладить совушку. Согласен, будет приятно, что руку по локоть не отгрызут, но вот сове это приятным не покажется. Не стоит быть эгоистами и драконить сов, а уж тем более филинов. Я всегда разрешаю потрогать Марфу за лапку или клюв, если очень хочется, ибо там оперению ничего не грозит. Сова прекрасно знает об этом, и потому спокойно реагирует. Но перья на крыльях и хвосте – табу. Потому Марфа, да и любые другие хищные птицы, бережет себя и протестует против прикосновений, даже если она домашняя и у нее нет потребности охотиться. Даже мне она не разрешает трогать ее. Это инстинкт.
– Странно, я думала, раз сова ручная, то она не будет против того, чтобы ее гладили, и доверяет человеку, – задумавшись, произнесла девушка, не сводя взора с совы, которая также не сводила взора с нее. Она будто бы следила за каждым ее движением, наблюдала, как поступит незнакомка в тот или иной момент, и была начеку.
– Не в этом плане. Если говорить за этот момент, то она принимает меня за такого же филина, как и она сама, который, правда, без перьев и крыльев. Она благосклонно делится со мной своей территорией, потому что эта комната на деле ее комната, как и эта квартира. То есть, это все не мое, это все Марфы. Но так как я вырастил ее, еще когда та была птенцом, вполне себе позволяет мне здесь находиться и, более-менее, терпит и других, будучи филином со стабильной психикой и хорошо социализированной. У них всегда так – сначала они добрые и милые, а потом вырастают, и становятся более независимыми и неприкосновенными. Это касается абсолютно всех птиц, а не только хищников. Да, Марфа?
– Ага. И именно поэтому я негодую, когда слышу про всякие там «кафе с совами» и контактные зоопарки, где птиц разрешают трогать и гладить.
– Ань, вообще-то, упоротым зоологам слово не давали, – усмехнувшись, произнес рассказчик. Девушка рассмеялась.
– Да ладно тебе, уверена, Марфа не обиделась. Что скажешь, птичка?
В ответ то ли Анне, то ли Руслану, сова угухнула, все еще не сводя глаз с той, которая не могла заставить себя оторваться от хищницы. Держа в клюве мини-осьминога, птица следила за девушкой особенно внимательно и настороженно, когда гостья позволила себе прикоснуться к ее пальцам.
– Как классно, – восхитилась девчушка. – И да, это сова или филин? Просто ты называл ее то совой, то филином и не понятно мне немного… – ребята прыснули, в отличие от хозяина, которому было не привыкать.
– Это сова вида филин, – бросил он, разлегшись на стуле.
– Чувак, как у тебя еще язык не стерся повторять об этом всем и вся? Я бы уже задолбался, – опершись о стену, спросил один из парней.
– Поверь мне, не стерся. Вот у кого он практически отсох, так это у нашего орнитолога, – и он поднял голову чуть выше, чтобы встретиться с глазами девушки. Та склонила голову вниз и коснулась его лба.
– Вот только не надо мне тут. Я пусть и повторяю все по сто раз, но мне не надоело и не в падлу, в отличие от некоторых. Поэтому не надо здесь утрировать, ладно? – и та щелкнула его по носу.
– Хочу и буду утрировать.
– Утибозимой!