Напиши мне. Генри Ким
глазами толкали детей вперёд, веря в мощное, великое будущее. Они видели в своих детях конструкторов космоса, владельцев старости, жокеев человеческой души. И, действительно, взнуздовав лошадей прогресса, они подряжали внуков и правнуков разыскивать ответы: вопросы воли, счастья, религии встали у тех в приоритете. Почему блага, добытые отцами, не приносили счастья детям? Никто не мог понять, отчего картина поменяла смысл. Но та ноша была слишком тяжела. Она походила на историю, где учитель математики просит ученика помочь с решением задачи, и запутавшемуся ученику понадобилось больше времени, понадобился отдых, чтобы расставить всё по полкам в голове. На самом деле, он ничего не собирался решать. Он открестился от давления сверху. Он устроил себе каникулы. В максимально комфортных условиях.
Хемингуэй нёс в массы идею о том, что человека победить нельзя, и это было справедливо для его времени. Только вот сейчас нет человека. Есть развращённое, ослабленное страстями, сиюминутными желаниями существо, жаждущее с неистовой силой лишь собственной выгоды, и теперь, эту силу победить нельзя.
По телевизору шёл какой-то новый фантастический боевик. Главный герой в роскошном костюме, часах, которые, согласно рекламе, после просмотра я должен был купить, размахивал ручным пулемётом, нависал, как огромный монстр, над обмотанными взрывчаткой заложниками. Повествуя, он активно жестикулировал, выгибал спину, и периодически наклонялся к женщине, плачущей у него в ногах.
− Заткнись, Синди! – он отвесил ей пощёчину. – С тобой я разберусь позже!
Я видел этот фильм месяц назад в кинотеатре. Для главного злодея всё кончится плачевно.
Сидя на диване перед зеркалом, я запрокинул голову и глядел на себя. Рядом сидела она с заряженным пистолетом во рту.
− Долго будешь решаться? – спросил я у неё, не опуская головы. Скосив взгляд, я увидел, как её глаза закатываются, и одна рука тянет вниз волосы. В эйфории она отрицательно покачала головой.
Смотреть, как её слюни текут по стволу револьвера, было невыносимо, и я отвернулся. И всё же она была очень красива. Периферийным зрением я ещё четыре минуты смотрел на самую безумную в мире девушку. Причёска чёрных, пахнущих тестом и мукой волос, смугловатое гладкое лицо с большими, часто смеющимися глазами, маленький полуоткрытый бледно-розовый рот, тонкая шея, но сильные, полные плечи, обтянутые футболкой.
Она сидела, по – мальчишески расставив ноги, не особо ровные, руки, прекрасные нежные пальцы которых сжимали оружие, поднимались к подбородку. Я чувствовал такую силу, такую мощь за своими желваками, когда смотрел на себя в зеркало и ощущал рядом с собой такую женщину. Мне было двадцать шесть, ей – двадцать три, но это было неважно. Возраст не менял ни количества полученных нами эмоций, ни их полноты, ни времени, проведённого с Мистером Револьвером во рту.
− А ну-ка, дай сюда, − моё терпение лопнуло. Я толкнул её на бок, сел сверху, расставив колени по обе стороны от живота. Схватив револьвер, ещё державшийся в её руке, и продвинул ствол дальше, направив дуло вверх. – Глотай свинец, дорогая.
Щёлк – щёлк – щёлк. Три возможных выстрела прочертили пунктирные линии, разбив светильник, и наделав дыр в стене. Я откинул оружие в сторону.
Её изумлённые глаза никогда так не блестели. Голова, лежавшая на подлокотнике, вжалась, словно наполовину провалившись в него. Я разогнулся, довольный её потрясением и убрал руку с её предплечья. Она была мокрая. Целиком. Вся, сверкающая капельками пота, она закрыла рот, смотря куда-то в потолок.
− Как… как… − она покачала головой, не в силах выразить как, − …это прекрасно. Она буквально упала в меня лицом, задыхаясь и всхлипывая. Её руки обхватывали мой торс, гладили и царапали ногтями одежду. Тут она отстранилась и яростно и возбуждённо воззрилась на меня.
Когда Мистер Револьвер оказался во мне, я выглядел полнейшим уродом: с кровавой лысой головой, небритый, в коричневой больничной униформе, украденной при выписке после алкогольного отравления, голубоглазый и бледнолицый со всегда оттопыренными острыми ушами. Веснушки покрывали всё лицо, половина из которых разместилась на неприлично большом носу. Понятия не имею, сколько кровей было во мне намешано, но моя внутренняя Мэри могла кому угодно взорвать голову.
Она подсела ближе, вперив в меня неописуемой страсти взгляд, обняла мою руку, прижимаясь бедром к бедру, закинув одну свою ногу между двух моих, и стала шептать на ухо слова, горячим воском вливающиеся в мозг. Что-то мелодично – тёплое протекало между извилинами, успокаивая возбужденное сознание. Я закрыл глаза и спустил курок.
Щёлк!
Она вздрогнула, и сжала меня ногой сильнее. Щелчок в мертвенной тишине, и только её страстное дыхание у самого уха. Я знал, что до выстрела ещё два щелчка и сделал ещё один.
Щёлк!
Дыхание стало громче и приятнее. И более невыносимо. Обволакивающим трепетом она сжала мою руку, и второй заскользила по той, что держит револьвер. Заткнись, Синди, с тобой я разберусь позже! Её пальцы проникли под мою кисть, обхватив курок.
Щёлк!