Игра правил. Александр Фломастер
чтобы это выглядело так, будто он тщетно пытается его скрыть.
Мы играли в игру, внешне сильно напоминающую классические шахматы. Происходила она на шахматной доске и шахматными фигурами, ходящими по правилам шахмат. Всё дело в том, что после 2006 года, когда машина начала доминировать над человеком в шахматах, интерес к ним с нашей стороны внезапно начал остывать. Но привычка – дело настырное, и даже когда мы сознательно отказались от дела, где творчество человека уступало место холодному расчету машины, тяга к шахматам оставалась на каком-то, чуть ли не инстинктивном, уровне. К слову сказать, «шахматы Фишера» тоже не поправляли положения и стойкого интереса не вызывали по той же самой причине. Тем не менее решение было найдено! И ответ пришёл, как всегда, со стороны вездесущего и во всё проникающего постмодернизма: объединения и сложения ранее имеющегося и создания чего-то, пусть и не принципиально, но довольно-таки нового и свежего. Короче говоря, В предложил объединить две игры: шахматы и го. Поначалу идея показалась до крайности абсурдной и нереалистичной, но в процессе обсуждения правил и механики игры стало вырисовываться что-то очень даже приличное. Игра начинается с пустого шахматного поля, куда игроки поочередно выставляют шахматные фигуры, размещая их на любых клетках. Один ход – одна выставленная фигура. Первыми на стол выставляются короли. После королей – любые фигуры или пешки по желанию. Действуют два правила: нельзя выставлять фигуру на сторону поля соперника, то есть за свою половину, и нельзя выставленной фигурой объявлять шах – выставленная на доску фигура должна «пожить» на поле хотя бы один ход, прежде чем обретёт возможность пересечь центр и атаковать короля противника. Немаловажна была возможность выставлять по две пешки за один ход, что в случае опасности давало хороший манёвр для защиты. Разумеется, единожды срубленные фигуры более не возвращались до завершения партии на игровое поле. Так у нас и получился слегка видоизменённый «Кингчесс». Поначалу игра в «это» была задорным ребячеством, продолжающимся исключительно из любопытства и разнообразия. Но со временем появлялись всё более захватывающие связки и стратегии, основанные на определённом порядке выставления фигур и пешек. Появились фишки и уловки с захватом пространства и прочие элементы творческого процесса игры, свойственные как шахматам, так и го. Игра прижилась и успешно затягивала всех её попробовавших. Синтез двух игр был гордо наречён «ШаГо», как несложно догадаться, по первым двум буквам названий. Была, конечно, идея назвать игру «ГоМаты», что, безусловно, гораздо ближе по звучанию и возникающим в голове образам передавало суть нелепой задумки. Но «ГоМаты» растворились тогда же, когда и были сотворены, уступив место нынешнему названию, закрепившемуся на годы.
Наша игра сопровождалась оживлённым и эмоциональным диалогом, как и полагается, с нарастающей важностью произносимых речей – когда каждый считает, что именно его фраза будет решающим туше в разговоре, расставляющим всё на свои места и заставляющим оппонента признать поражение. Тема, по обыкновению, обсуждалась острая и жизненная: «Почему сильные люди угнетают слабых?».
– Всё дело в том, – незамедлительно среагировал я, нивелируя тем самым созданную им пафосность момента, в то же время сходив ферзём на а1, – что человек с угнетённой свободой воли не добавляет тебе силы, а лишь показывает уровень силы нынешний. Задача сильного человека заключается не в познании собственного уровня силы, а в её приумножении. Нет никакого смысла плескаться силой в сторону слабых. Это не принесёт тебе никакого прироста в силе. Оттого сильным человеком является не угнетающий слабого, а слабому помогающий…
– Сентенциями глаголить – твоё всё! – внезапно перебил В. – Но пафосное словоблудие о «помощи слабым» не имеет ничего общего с прикладными знаниями о жизни. Подобным красноречием набита не одна сотня книг. Книг, как будто бы знающих и мудрых, а в реальности лишь напыщенных от собственной важности, но пустых и легкомысленных. Всё их красноречие с треском расколется о нашу замечательную зияющую мраком действительность. Приведи мне хоть один конкретный пример, где человек способен множить свою силу, не угнетая воли других людей?
Тот факт, что он меня перебил, – изрядно польстил. Он не стал бы делать этого без веской причины. Да ещё и забыв об очередном ходе! И раз уж такое произошло, то ему явно не по нраву услышанное. Но я постарался не обличать факта понимания своей маленькой победы, а предпочёл выжать из произошедшего по максимуму: прибавил пару децибел громкости в голосе для пущей уверенности и докрутил ноток спокойствия в мимике для создания видимости абсолютного комфорта своей позиции:
– Могущество короля, – размеренным тоном отозвался я, – измеряется не числом окружающих его пешек. Нет! Могущество короля измеряется числом ферзей, созданных королём из пешек. Могущество короля измеряется числом людей, имеющих огромную силу и готовых пустить её в ход во имя своего правителя. Разница между зависимостью и преданностью. Между страхом и уважением. Между, в конце концов, ненавистью к тебе и любовью к тебе. Поэтому наделяя других людей силой, ты множишь и свою собственную. Сильные и преданные тебе люди представляют собой бóльшую пользу для тебя, чем угнетённые, слабые и зависимые. Угнетая людей, ты множишь