А зомби здесь тихие (сборник). Владимир Аренев
отрада. Нельзя было дать тетке распалить себя.
Как я и предполагал, упоминание о стае бродячих собак совершенно выбило Клавдию из колеи. Она страшно побледнела, прижала к груди руки, комкая одеяло в судорожно сжатых пальцах, нижняя губа старой женщины мелко затряслась, словно у младенца, собирающегося плакать.
– Собаки, – прошептала тетка, – собаки… это моя вина. Я ведь всегда их боялась. Еще с детства. Меня на ярмарке чуть не загрызли…
Мне было жаль родственницу, но промедление грозило бедой.
– Клавдия Николаевна! – сказал я как можно строже, стараясь копировать интонацию завуча Геты Аркадьевны, грозы младших классов. – Вы должны рассказать мне, как вам досталась брошь. – А затем добавил, гораздо мягче: – Это очень важно. Пожалуйста.
– Это все Варя. – Тетка всхлипнула. – Как Борю моего схоронили, пришла я к ней в дом, еды сготовить, прибраться. Она-то сама уже не выходила. Очень воров боялась. Рассказала я Варе про свое горе, а сестра насчет мужниного кольца интересуется. Осталось ли? И видишь, какое дело… кольцо-то у меня и в самом деле сохранилось. У Борьки артрит был. Он его и не носил, кольцо это. Сказала про то Варе, а она улыбается. Хорошо, говорит. Что ж тут хорошего, спрашиваю? Кормилец умер. А то хорошо, отвечает, что помощник у тебя будет, Клавка, на мужа тваво похож.
– Как это, похож? – удивился я.
– А так. Чье кольцо на палец надеваешь, на того ОН походить и станет. Как первый раз позвала, думала, удар хватит: точь-в-точь муж мой покойный. Потом, конечно, пригляделась и поняла: блазня, обман. Ну так вот, рассказала мне Варя, что брошь эту сестры давно хранили и промеж собой передавали. Старшая, Зина, ее у татарина купила. Деньги, что мать с отцом отложили на черный день, все потратила, да еще отцовский землемерный прибор отдала, «трандолит» этот, или как его. Только ящик и остался.
– Зачем ей понадобился Яша?
– Был у Зины жених из кустарей. Я-то его почти не помню. Чернявый, вроде как цыган, а глаза синие. Хотели они со старшей сестрой обжениться. Кольца уже купили, да, видно, не судьба. Погиб парень. Зина после этого сама не своя. И времени много прошло, а она забыть жениха никак не может. Снится он ей ночами и на улице средь бела дня является. Изнемогла вся, осунулась. Потом вроде притерпелась. Как раз и революция подоспела. Народ, из тех, что побогаче, начал с мест насиженных сниматься. Очень комиссаров боялись. Тут, ровно черт из омута, выскакивает этот прощелыга-татарин. Морда бандитская, глаза косые. Хочешь, говорит, жениха вернуть? Ну и пошло-поехало. Продал он Зине брошь и что делать с ней разъяснил. Так и появился в доме помощник. Что ни прикажешь ему – все делает. Столы-стулья ладит, воду таскает, за огородом ухаживает. Сестры ему одежду покупали, телегу отцовскую дали, чтоб он на ней дрова возил. Еще всякие небылицы про батрака своего придумали. Чтоб соседей обмануть. И Яше велели тако ж говорить, если вдруг спросит кто. Только каждая сестра что-нибудь свое к этим басням добавляла, вот он теперь и путается. То ему палец фашист отрезал, то на рыбалке отморозил.
Как там у них