Рыба без головы (сборник). Алексей Серов
а проживает совершенно глупую и по-настоящему бессмысленную жизнь.
Эскалатор. Рассказ
Врач смотрел на меня с недовольством.
Он думал, что я либо вру, либо снова пытаюсь сменить тему. Его старомодные очки в белой, пластмассовой оправе падали на кончик носа и он небрежно их поправлял.
– И что же? Что это меняет?
– Многое. Мне стоит выполнить свое дело, хотя бы ради него. – Сказал я и стал ждать реакции.
– Ах, ваше дело… – затянул он с укором. Он хотел спросить меня из простого человеческого любопытства, что это за дело – лежать весь день в одинокой комнате, но, то ли от того, что его окликнули из коридора, то ли от того, что он вспомнил, что я больной – поспешил выйти, не задавая более никаких вопросов.
В голове у меня все путалось. Мысли накладывались одна на другую, кружили около моей головы и, толкаясь, влезали внутрь. Временами, правда, им становилось отвратительно в пустой, глупой моей черепушке и они так же поспешно, не прощаясь и не формируясь до конца, выбегали прочь.
В коридоре, прямо у входной двери, стоял мой дядя и давал команды молодому врачу. Из своего угла комнаты я слышал прекрасно каждое слово.
– Вы бы присмотрели за ним. – Говорил дядя. – Мы не можем его с собой взять. Нужно будет много разъезжать. Придется его оставить здесь.
– А как же я? – возмущенным тоном спрашивал тот, молодой, что только что со мной беседовал.
– Вас мы тоже здесь оставим. Ну, вы не переживайте! Вам здесь сохраннее будет.
– Ну как же так! Вы меня здесь бросаете, когда под окнами… – он посмотрел в окно, на его счастье, неподалеку раздался выстрел, и он смог горячо прокричать, указывая в сторону грома, разливающегося по стенам домов, – война!
– Никакая там ни война. Вы, голубчик, не знаете, и я не знаю, что это, и как долго продлится. Известно только, что вас мы подставлять никак не можем. Вы очень талантливый врач, и потому лучше вам посидеть здесь, в безопасности.
– Ох… – лишь просипел молодой.
– Все будет хорошо, – улыбнулся дядя, – И еще: не отвязывайте его. – Сказал он и указал на меня, лежащего на кровати. – Ни он, ни я, вам спасибо за это не скажут. Все ясно?
– Вполне. – Грустно ответил молодой. Я даже хотел оскорбиться. Правда, мы так много времени провели вместе. Он постоянно приходил, что-то расспрашивал. Несколько раз даже приходил с коллегами по университету, рассказывал обо мне, думая, что я ничего не слышу. Закрывался с ними в своей комнате и говорил, что я больной. Потом была особенно смешно видеть лица коллег, пробегавших мимо меня в туалет или на кухню: на бегу, делая вид, что вовсе на меня и не смотрят, а просто идут мимо, косятся на мою кровать. Дядя говорил им, что я – чокнутый.
Но! Я не оскорбился. И никогда не оскорблялся. Я знаю, что в глубине души он поверил мне и теперь, к сожалению, начал пугаться меня. С самого первого дня Волнений на улицах, когда люди только кричали, собравшись, еще ничего не разбивая и не взрывая, дядя пришел в мою комнату. Он стоял в дверях, не издавая ни единого звука. В тишине, создавшейся в ту минуту, я отчетливо слышал его неспокойное дыхание. Именно в ту минуту он засомневался: на самом ли деле я сумасшедший. В душе я ликовал, как ликую и сейчас, от одной мысли, что мне поверили. Хотя, по большому счету, это не так важно. Всего важней мое дело.
Молодой врач проводил дядю. Он медленно шагал вслед за ним по коридору, периодически вздыхая, словно хотел что-то сказать. Я прокричал «до свиданья», но в ответ услышал только, как шаги его ускорились и кабуки черных, кожаных туфель унеслись его прочь.
Врач, брошенный своим знакомым, прошел мимо моей комнаты, заглянул внутрь. Это привычка ординатора, оставшегося в смену одному – еще раз осмотреть всех бегло и напомнить, что сегодня дежурит именно он.
– Мы с вами вдвоем остались. – Сказал я.
– Это ненадолго. – Ответил врач. – Скоро все кончится и пациентов вернут на свои места.
– Ничего не кончится. Все будет только хуже. – Сказал я. – вы разве не видите, что с каждым днём все хуже. Вчера она громили магазины, магазины кончились, и они принялись громить дома. Скоро кончатся и дома.
– Хватит. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Он сам не верил ни единому своему слову. Он говорил эти вещи как факт, как нота бэнэ. Но сам в них не верил. Ох, как тяжело же ему придется. Он будет сидеть в дядиной комнате, и его счастье, если там найдется любимый дядин коньяк, так ему будет хоть немного легче.
– Я еще проверю вас, – сказал врач и прошел в дядину комнату.
Бедный, бедный доктор. Наверное, он еще слишком молод для этих вещей. Для правды, для борьбы за нее. Вероятно, он сам еще не укрепил в себе веру и силы. Вот и несладко же ему будет. А самое дурное во всем этом, знаете ли, то, что ведь он так и умрет в сомнении.
Сколько раз я предрекал своим родным, как будут развиваться события. А они продолжали смеяться надо мной и кормить,