Эхо любви. Анна Герман
е неземной красоты голос не просто любим миллионами людей во всем мире, это – необыкновенное явление в истории мировой музыки. Воздействие, которое голос певицы оказывал и продолжает оказывать на людей, сравнимо лишь с воздействием высшей благодати. Он действует подсознательно, пробуждая в душе необъяснимые словами порывы и вибрации. Именно благодаря песне, благодаря звукозаписи, запечатлевшей этот голос, многие поколения имеют возможность не просто наслаждаться пением Анны Герман, но и духовно обогащаться, становиться мудрее, добрее, честнее…
Эта книга дарит поклонникам Анны Герман возможность познакомиться с литературным творчеством певицы. Автобиографические воспоминания «Вернись в Сорренто?..» написаны в трудный период жизни Анны – в период реабилитации после трагической автокатастрофы, в 1969 году. Перед читателем предстанет эта книга в оригинале, без сокращений и цензуры, которым она подверглась при издании в 1987 году.
«Человеческая судьба» – это воспоминания, которыми поделилась пани Ирма Мартенс (мама Анны Герман) со Збигневом Ендрыховским из Вроцлава. Из них мы узнаем родословную Анны Герман по материнской линии и знакомимся с историей ее детства.
Творческий путь Анны Герман как путь к радости через страдание, необыкновенная личность певицы открываются со страниц ее интервью, которые она давала в далекие 1970-е во время своих концертов в тогда еще Ленинграде, где ее всегда ждали и любили.
Особое место в книге занимает иллюстративный материал. Более пятнадцати лет я собирал фотоархив Анны Герман. В книгу вошли многие фотографии из личных архивов Збигнева Тухольского, Анны Николаевны Качалиной, варшавского «германоведа» Мариолы Призван, из частных архивов фотографов, газет и журналов, а также поклонников певицы.
В этом издании читатель впервые увидит уникальные документальные материалы: авторские рисунки Анны Герман, репродукции редчайших статей не только польской, но и итальянской, бельгийской, французской прессы, документы из семейного архива певицы, фотографии людей, упоминаемых в ее мемуарах.
Благодарю всех, кто принимал участие в создании этой книги.
Моей матери
Фото Софьи Насеровской
ВЕРНИСЬ В СОРРЕНТО?
В осенний сад зовут меня
Воспоминания мои…
Горит оранжевый наряд,
И воздух свеж,
и журавли курлычут в небе…
И кажется, что мы с тобой
Не расставались никогда.
Ты словно солнце и вода
Живешь со мной не разлучаясь…
И так подряд уж много лет,
Когда приходит осень вновь,
Хочу найти затихший сад,
Чтоб все мечты и всю любовь
вернула Память…
И голос твой услышу вдруг.
Слова, как теплые огни
Зовут меня в былые дни.
Мне не забыть тебя.
Я знаю…
Дорогие читатели! На протяжении тех пяти бесконечно долгих месяцев, что мне пришлось лежать в гипсовой скорлупе, а также многих последующих месяцев, когда я лежала в постели уже без гипса, я неоднократно клялась себе, что больше ни за что не вернусь в Италию и даже не буду вспоминать о ней.
Фото из архива Збигнева Тухольского
Решение это родилось у меня еще там, в Италии, когда ко мне впервые полностью вернулось сознание. Строго говоря, это произошло на седьмой день после катастрофы, однако действительность возвращалась ко мне лишь эпизодически. Так что в минуты прояснения, отдавая себе отчет, что со мной случилось и где я нахожусь, я утешала себя, бормоча: «Никогда больше сюда не приеду». После чего – в зависимости от душевного состояния, от того, насколько острой или уж совсем нестерпимой становилась боль, – я отпускала несколько не очень лестных эпитетов в адрес Апеннинского полуострова и уровня моторизации, которого достигли его жители.
Тут я должна сделать маленькое отступление.
Я не большая охотница до так называемых «крепких» словечек. Это явный просчет в моем воспитании. Моя бабушка повинна в том, что я не умею (и – что еще хуже – не люблю) пить, курить и употреблять сильные выражения.
Считаю это признаком недостаточно развитой фантазии. Однако не хочу выступать в роли моралистки – готова согласиться даже, что подобные привычки в определенных обстоятельствах действуют успокоительно, а порой прибегнуть к ним просто необходимо.
К безграничному изумлению моей мамы, моего жениха (и, не веря собственным ушам), в самую тяжелую минуту я могла произнести все эти сильные выражения, которые когда-либо слышала или вычитала из книг, – совершенно запросто, подряд, без сколько-нибудь логической связи. А если произнесенный монолог не доставлял желанного облегчения – в силу недостаточного