Веснянка. Ольга Озерцова
поклонились пламени, опустились на колени. И стали лить из чаш в огонь[29]. Пламя вдруг по-особенному вспыхнуло.
– Напиток жизни, мед. Это для тех, кто ушел от нас. Пусть радуются они. Огонь в радость. Он от солнца, все согреет, сожжет и саму смерть.
– Это не радость, – гость стал серьезным. – Не пойму я вас все же. Смерть не радость. Умирать страшно, старик.
– Что же тут страшного? Страшно тому, кто не успел спеть свою песню или у кого душа неспокойна. А если сделал все по-доброму на белом свете, что же бояться вернуться к земле. Ты как цветок – дышал, хоть и отцвел, остались семена. И что-то новое родится, подобное тебе, но другое.
К костру подошли несколько человек и, высоко подкинув вверх, бросили в огонь деревянные ложки, приговаривая:
– Чтоб рожь такой же высокой уродилась!
– Я много объехал краев, старик. И во всех странах люди боятся смерти. Разным верят они богам, иногда я думаю, что многим из страха перед ней.
– Взгляни!
От пива и меда, все освещая, пламя взметнулось ярко. И с двух сторон от костра, разбежавшись, прыгнули навстречу друг другу юноша и девушка, над огнем их руки соприкоснулись, все кругом захлопали. Гость тихо наклонился к старику:
– Не страшно тебе все это оставить, старик? Я прожил много, я тоже уж пожил. А только вот… цветы, женский шепот и дыханье, блеск костра… жалко, что это уйдет.
– А после нас будет жизнь или нет, как ты думаешь? Где ты был, когда это столько раз уже рождалось, как зерно в земле? Ты ведь часть этого, добрый человек, мы все дети земли и солнца – и травы, и люди. Страшно было б, если б это все: песни, и шепот, и костры, и цветы – все исчезло с тобой.
– Но ведь ничего… Ни дышать, ни целовать, ни смеяться, старик, ничего!
– Мы слишком любим жизнь, друг, чтобы бояться ее потерять. Боятся ее потерять лишь скупые… Если ты дышал, любил, радовался, жил по закону солнца, до конца выпил ее напиток – что ж тут страшного? А вот если ты не долюбил или кого обидел – так и горько умирать.
А костер вновь вспыхнул высоко, почти до сосен. Парни, девушки, взявшись за руки, кружились вокруг него:
Солнышко, тебе песнь споем,
Красное, тебе песнь споем,
Как разгорелось солнце красное
Над лесом, над сырым бором…
От пламени просвечивали тонкие девичьи тела, за ними чернели сосны. Он повторил:
– Мы все дети земли и солнца: цветы, и птицы, и люди… это же живет.
Девушки подняли руки вверх и еще быстрее закружились.
– Разве это не бессмертье?
Старик встал.
– Приходи к нам, солнышко, приходи к нам с радостью!
И тоже поднял вверх руки.
– Видишь, оно послало нам свой огонь, наш костер, будто солнце на земле.
Добрита снова сел.
– И меня возьмет, и сгорю к солнцу. Чего же тут бояться?
Люди в хороводе замерли, потом тоже опустились на землю. А над ними, над огнем откуда-то из темной ночи тревожно закружились бабочки.
– Летите греться, вас помнят!
– Вот души предков!
Гость прошептал:
– Ты
«Льют мед в пламя», «вызывают души покойников, зажигая вино и лен, по цвету пламени судят о явлении душ». Гоголь И.В. Полное собрание сочинений. М., 1952. Т. IX. С. 425, 426.