Голос Незримого. Том 1. Любовь Столица

      Тихо вступаю в твой сад я, земная пустыня – раиня,

      Кущам зеленым несу радостных утр бытие.

      К юным устам приклонись, о тростник заповедный, напевный!

      Пусть возлетает – летит трелью крылатый восторг!

      Когда мне жизнь стокрылая вручила тайны нить,

      Во храм к жрецам вступила я – должна была вступить.

      Там совершалось верное служение векам —

      Бряцали лиры мерные, пел синий фимиам…

      То длился культ таинственный, великий, но былой:

      Был мертвым бог единственный, воспетый их хвалой!

      Вот – статуи, вот – мумии, вот – пышный саркофаг…

      Стояла я в раздумии, не в силах сделать шаг.

      И здесь казалась ложною та мысль, что, кроме сна,

      Есть где-нибудь тревожная, зеленая весна.

      Но ты мне, о Весенняя, на мир раскрыла дверь —

      Живу в душистой сени я с тобой сам-друг теперь.

      Как дети беззаботны мы, как дикари – наги

      И плясками налетными чертим в лугах круги.

      Иль, сев на холм развлаженный под голубую ель,

      Перебирая скважины, возьму в уста свирель.

      Прильнув своим запястием к перстам неверных рук,

      Ты учишь с гордым счастием рождать великий звук.

      Твоим весельем душу я да напою навек!

      И пусть ликует, слушая те песни, человек!

      Засеян год. И быть весне.

      Уж заряницы полосы

      Растут, как крылья, в зимнем дне!

      Уж дев завились волосы!..

      Воскресла! Встала! К нам идет!

      Как Лазарь опеленута.

      Лазурь несет, целует лед —

      И тает он, ей тронутый.

      Скорей, скорей навстречу к ней!

      Дитя к дитяти ринется.

      Пусть рассмеется песнь песней

      И эхом в жизнь откинется!

      Зеленым пламенем весны

      Душа моя охвачена.

      Бегу по кочкам целины,

      Неровностью раскачана.

      Ты – близко, Вечное Дитя…

      Уж пелены отвесило

      На хвойный сук. Летишь, как я,

      Обнаженно и весело.

      О, дай мне алую ладонь!

      Она лучом пронизана…

      Неси нас ветер – резвый конь!

      Гора. Вот ухнет вниз она…

      Мы в улей солнечных дубрав

      Рука с рукой укроемся,

      Прикопим в соты сладость трав

      И в чернозем зароемся,

      И выдоим шелковых коз

      С тяжелым, белым выменем,

      И скликнемся между берез,

      Как дружки, нежным именем.

      Пожнется год. И сгинет злак.

      К чему сомненье гневное?!

      Умрет весна. Да будет так.

      Восстанет вновь, трехдневная!

      Больше, всё больше снегóвеет хижина.

      Сплю…

      Ведьмой-зимой пленена и унижена,

      Сон свой весенний лелею и длю.

      Лес, мой пестун седокудрый, баюкает.

      Вдруг

      Что-то в оконце слюдяное стукает:

      Кто-то взманил меня трепетом рук.

      Розовый лик с золотыми веснушками…

      Чей?

      Дева цветет под нагими верхушками,

      В окна плескается смеха ручей:

      – Время тебе распрощаться с берлогою!

      Выдь! —

      Солнышко. Жмурюсь, сердитая, строгая —

      В спячке отвыкла я петь и ходить.

      Вот от замка ледяного свободная

      Дверь!

      Ринулась сильная, злая, голодная, —

      Вешнюю волю почуявший зверь.

      В жарком луче бытия ошалелая,

      Мчусь…

      Кудрями алыми ветку задела я

      И хохочу, и кружусь, и валюсь…

      Хмель