Зуранов-Зур. Мистический роман-дилогия. Книга вторая. Александр Николаевич Лекомцев
экономическое рабство, скорей всего, не крышу, а крышку… гробовую. Но тоже – над головой.
Такова наша действительность с её «свободами» и «демократическими» нововведениями.
– Всё это интересно, но не совсем по теме. В любом случае тебе следовало оставаться человеком, не уподобляться свиньям и большой кормушки. Не стоило становиться бандитом.– Сказал Зуранов, закуривая.– Потом, дорогой мой, не стоит хаять хохлов, то есть украинцев. Хорошими людьми и ползучими гадами могут быть представители самых разных национальностей. Мне, например, не очень понятна поговорка: «Там, где прошёл один хохол, нечего делать трём евреям». Пошло она звучит. А ты, давай, переходи к делу, если хочешь ещё пожить… Мне нужны некоторые доказательства, что Кривобоков – не очень хороший мальчик. А до таких, как Микоть и его хозяева, очередь тоже дойдёт.
– Доказательства?! – бывший журналист ударил себя кулачком в грудь.– Компромат на господина Кривобокова имеется железный! Понимаешь? Извините, я хотел сказать, «понимаете».
– Отец у мальчика есть? – поинтересовался Зуранов.
– Был. Понятное дело. Инженер Шилов. Вот. С ума сошёл. Потом в «психушке» его отравили. Нарочно его в дурдоме отправили на тот сеет. Точняк и верняк, что психом он и, вообще, не являлся. Так держали. В не столь и давние времена такие процедуры совершались запросто. «Ромашка» – огромная сила.
– Твоей болтовнёй можно дороги мостить,– недоверчиво сказал Вадим.– Получается, что «Ромашка» существует не меньше десяти лет.
– Какие там десять! Но, может быть, и десять, и двадцать.– Видно было, что бандит не лгал.– Я же такого ничего про сроки её существования не говорил. Просто, Кривобоков и Зойка давным-давно знакомы. Оба они дела свои вертели… не эти, а другие. Спекуляция и прочее. Ведь и тогда можно было крутиться, если с умом. А «Ромашка», может, на полгода постарше «Гвоздики», или чуть больше.
– Тебя как звать-то, поджигатель? – Спросил Зуранов.– Или от страха память отшибло?
– Почему? Помню,– на полудетском личике бандита появилось подобие улыбки. – Я – Вася Гимов, а в народе нашем… прозываюсь Лапоть. За простоту мою и честность. У меня отсидок, вообще, не наблюдалось. А вот, кто «Красной гвоздикой» заправляет, не имею понятия. Чего уж там, некоторые из наших многих стариков… поубивали. Я лично – ни одного. На мокруху никогда не иду. Принципиально. По натуре такой.
– Отставить! – возмутился Песков.– А пятнадцать минут назад, подлец, ты же хотел сжечь меня… в живом состоянии!
– Ты что такое говоришь, папаша? Я – и сжечь!– Вася часто заморгал своими, почти бесцветными, ресницами.– Я только бензином поливал твой… летний квадрат, дом, то есть.
– И за это тебе, сволочь, надо дать какую-нибудь медальку! – Никита Никитович не мог успокоиться.– А жить ты, видно, очень хочешь, если запросто предаёшь вот сейчас своих, подельников.
– Конечно, хочу. Я, может, когда-нибудь роман напишу про всё это… кошмарное,