Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад. Нил Гейман
не искупишь вины, она не позволит ветрам нести корабли твои в Трою.
Наверное, царский посох в твоих руках стал тяжелее прежнего. Переглянулся ты с хитрецом Одиссеем и с братом своим, Менелаем, но взгляды их были холодны, лица бесстрастны. Оба желали войны, а ты стал преградой на пути их стремлений.
– В чем же вина моя? – спросил ты Калханта. – Что же угодно богине?
Жрец улыбнулся.
Что может быть угодно богине? Что, как не кровь девы на ее алтаре? Жизнь одной дочери в обмен на ветер, что понесет в бой твой флот, способный лишить жизни многие тысячи. Жизнь одного ребенка ради великой войны…
Одиссей с Менелаем не сводили с тебя ненасытных взглядов. Жажда битвы истощила их взоры и души, как истощает голод лицо бедняка. В отсветах пламени факелов мерцала невысказанная угроза: делай, как велит жрец, или войска, собранные для войны с троянцами, двинутся на Микены. Принеси в жертву дочь, или пожертвуешь царством.
Взял Менелай амфору с изысканным красным вином, налил по мере каждому из троих. Выпить – все равно что дать клятву. Сам Менелай выпил быстро; алые капли заблестели в густой бороде, словно кровавые брызги. Одиссей не спешил, лениво смакуя каждый глоток, пристально, с хитрецой, глядя тебе в лицо.
Ты, отец, не поднося к губам золотого ритона[32], взглянул в его глубину, темно-красную, как моя кровь, обреченная оросить алтарь Артемиды. Могу только предполагать, что ты чувствовал в эту минуту. Может быть, дрогнул, заколебался. Может быть, вспомнил мой взгляд, подумал о свадьбе, которой мне никогда не видать, и о детях, которых мне никогда не носить под сердцем. Но, какие бы думы ни вкладывало тебе в голову мое воображение, я твердо знаю лишь правду твоих поступков. Ты не сломал о колено царского посоха, не отшвырнул прочь его обломков. Не закричал Менелаю, что тот не вправе просить тебя принести в жертву дочь, когда сам не желает пожертвовать даже прелестями изменницы, потаскухи, бежавшей с его брачного ложа. Не посмеялся над Калхантом, не велел ему попросить о чем-то другом.
Ты крепко стиснул в руке царский посох и залпом выпил вино.
Как много я потеряла! Слова. Память. Чувства… Только сейчас, на пороге смерти (а может, уже переступив его), и начала приходить в себя.
И все это – дело твоих рук, отец. Твоих рук, твоей воли. Ты вместе с этой богиней развеял меня, но забыть обо мне я тебе не позволю.
Плечи твердо, настойчиво стиснули руки матери. Встревоженно сдвинув брови, она склонилась ко мне.
Мать со своими рабынями отыскала меня подле фрески, изображавшей детей за игрой во дворе. Съежившись, сжавшись, тянула я руку к самой маленькой из детских фигурок, в помрачении чувств принимая ее за Ореста. Рабыни таращились на меня с опаской, особыми знаками отгоняя безумие.
– Должно быть, это был сон, – предположила я в оправдание странности, словно бы облепившей меня с головы до ног.
– Надо со жрецом посоветоваться, – сказала Клитемнестра, подхватывая меня под локоть. – Встать сможешь? У меня имеются новости.
Я
Сосуд для питья в виде рога с отверстием в нижнем, узком конце.