Другая. Catrine Crane
ощался. Попрощался с родственником, который ненавидит; попрощался с прошлой жизнью, которая не приносила ничего кроме боли и страданий; попрощался со школой, где не было друзей или с домом, при мысли о котором по коже мороз. Такие прощания сродни глотку свежего воздуха, свободы, которую и не мечтал испытать. И пусть ты не знаешь, что ждет дальше, неизвестность иногда лучше известности. Раньше я ни к чему и ни к кому не привязывалась, и никто не привязывался ко мне. Я не знала, что значит любить и что значит быть любимой, когда невидимые ниточки соединяют двух людей в единое целое. Поэтому я и представить не могла, что у прощания бывает такое воплощение. Холодное, сердце словно замерзает, осколки льдинок терзают его, а затем оно разбивается. Вдребезги. Разум блокирует эмоции. Еще какое-то время ты все понимаешь, но не чувствуешь боль. А затем начинает потихоньку отпускать, как будто анестезия отходит. Вот тут-то и настигает эта ноющая боль, от которой никуда не деться, которую ничем не заглушить. Это стало открытием. Меня как будто окатило ледяной водой, ведь я столкнулась с этим впервые.
Я стояла, остолбенев, и не понимала, что со мной происходит. Что это за чувства, такие новые и почему это так больно. Физическая боль не шла ни в какое сравнение с болью, которую я испытывала в этот момент. Я знаю, о чем говорю, ведь сполна испытала и то и другое. Но я ощущала, что еще никогда мне не было так больно, как сейчас, когда я находилась на расстоянии вытянутой руки от самой большой любви в моей жизни. Со стороны, наверное, казалось, что мы сумасшедшие.
В ангар меня привел мой наставник, Квилл. Я шла летящей походкой, улыбалась, волосы развивались от ветра, который по большей части искусственно создавали лопасти самолетов. Погода стояла чудесная, солнечная и теплая. На улице было суетно, но я чувствовала себя легкой и счастливой, не замечая ничего вокруг. Я воспринимала окружение таким же беспечным, люди улыбались, радовались, спешили по своим делам. Жизнь кипела. Внутри ангара тоже было многолюдно. Я сразу заметила среди толпы ЕГО и дальше уже не шла, а парила на встречу. Квилл шел чуть впереди, осторожно ступая, опустив голову. Я не придавала никакого значения его настроению. Я невольно игнорировала его опечаленные глаза, а он старался не попадать лишний раз в поле зрения. Он широким шагом приблизился к его наставнику и протянул руку для рукопожатия, затем перехватил локоть. Такое рукопожатие, за локти, считалось у нас высшим проявлением привязанности или большой дружбы. Если приветствие происходило таким образом, можно было не сомневаться, эти люди близки. Это считалось максимально допустимой физической близостью и высшей мерой проявления чувств, так принято в нашей школе. Иные проявления чувств были под запретом. Считалось, что открытое проявление эмоций мешает учебе и становлению агентов. Грубое нарушение правил грозило исключением или увольнением. В большей степени правила относились к ученикам, но преподаватели и наставники неукоснительно следовали им, чтобы не подавать ученикам плохой пример. Все в строгих рамках, при этом атмосфера в школе царила дружественная, полная любви и взаимопонимания, поддержки. Это было что-то вроде большой семьи. Именно в школе я впервые почувствовала себя уютно, в безопасности. Здесь меня окружали прекрасные отзывчивые люди.
Я замерла как вкопанная. Я поняла, что происходит, но не осознавала окончательно, а если быть точнее, то не хотела. Мой наставник протянул руку ему и сказал:
– Прощайтесь…
Внешне Квилл старался не показывать никаких эмоций, но было видно, что он нервничает, места себе не находит. Его выдавали движения. Он нервно почесал затылок, а потом не знал, куда деть руки, то прятал их в карманы, то доставал и пожимал пальцами.
Я оставалась неподвижной, внутри как будто что-то оборвалось. Его наставник подошел ко мне и протянул руку. Я машинально ответила, но лицо так и осталось неизменным, без эмоций, я даже не взглянула на него. Мой взгляд отрешенно проходил сквозь него. Он с сожалением посмотрел на меня, немного наклонив голову в бок, и мягко положил вторую руку поверх моей. Наверное, так он пытался выразить поддержку, а затем отошел в сторону. Ко мне приближался ОН. Его лицо выражало мучительную боль скорого расставания, но он улыбался, старался держаться. Глаза выдавали истинные чувства. По глазам всегда видно правду. Человек улыбается, а внутри будто на части разрывает. Это всегда отражается в глазах. Такую боль не скрыть улыбкой. Неуверенные шаги приближали его ко мне, каждое движение давалось с трудом. Мы знали, что время расстаться настанет и скоро, но я не была к этому готова. Мы только обрели друг друга, я не успела подготовить себя к расставанию. Я надеялась, что у нас еще есть время, как минимум, чтобы попрощаться без свидетелей. А что же сейчас? Мы пожмем друг другу руки и разойдемся? Разойдемся, чтобы жить дальше, как ни в чем не бывало? Нет, это невозможно. Не понимала, как это пережить. Он так важен, так нужен. Не представляю и дня без него.
Он подошел так близко, как только мог, на сколько позволяла ситуация и окружение. Я так и стояла, застыв, зацепившись большими пальцами за карманы. Слишком нервничала и не знала, куда деть руки, что делать и что сказать. Поэтому теребила карманы пальцами и смотрела куда угодно, только не на него. Он нежно взял мои руки, и едва касаясь, провел кистями рук по моим, до локтей.