Стокгольмский синдром. Яна Розова
месяц лета нас будет ждать по сюрпризу – ливни в июне, туманы в июле и пекло в августе, – неизвестно. Поэтому май так важен для лета.
Успокаивает только то, что от нас ничего не зависит.
Это раннее утро в самой середине месяца казалось репетицией «жаркого» плана светила. Уже в шесть часов утра температура за окнами гродинцев поднялась до двадцати градусов, что было в фенологическом смысле явлением из ряда вон выходящим.
Семья Окуленко в составе четырех человек – отца, матери и детей-погодков: шестнадцатилетнего Олежки и пятнадцатилетней Златы – проживала в трехкомнатной квартире улучшенной планировки, что означало раздельные комнаты и кухню на метр больше хрущевской. Такая квартира с конца 80-х и до начала строительного бума в 2000-х была причиной великой гордости матери семейства Надежды Ивановны. Что касается хозяина квартиры, то был он своей квартирой горд не менее супруги, но не показывал этого.
Позавчера, в пятницу, Надежда Ивановна и Андрей Михайлович выбрались на уик-энд в город Курортный. Собирались погулять по тенистому парку, попить минеральной водички, снять стресс. Возвращение было намечено на воскресный полдень, с расчетом оставить время на подготовку к грядущей рабочей неделе.
Надежда Ивановна и Андрей Михайлович надеялись, что за время их отсутствия в доме ничего неправильного не произойдет. Но им не повезло.
В этой квартире, в самой большой комнате, на полу спит парнишка лет шестнадцати. Он лежит на спине, закинув голову с темно-русыми коротко стриженными волосами. Его по-мальчишечьи пухлые губы запеклись, под глазами залегли синяки, а на лбу выступила испарина.
Золотой солнечный туман проникает повсюду, овладевая территориями с помощью щупалец – солнечных лучей. В комнатах, выходящих на восток, становится все жарче.
Одно из щупалец – пронырливый лучик – по стеночке подбирается к парнишке близко-близко.
Ради шутки лучик собирается пощекотать его веки, чтобы разбудить. Утро! Нечего спать.
Парень стонет и переворачивается на бок, открывая беспристрастному утреннему соглядатаю разводы побуревшей крови, пропитавшей спереди ткань майки и штанов. Лучик задерживается на одно лишнее мгновение перед неприятным зрелищем, но передумывает обходить его стороной и наползает желтым пятном на засохшие пятна и лицо спящего.
Снова застонав, парень прикрывает лицо рукой и там, под клетчатым шатром рукава рубашки, открывает глаза. В этот миг сознание освобождается от тягостных сновидений, в которых оранжевое нечто душило его своими щупальцами.
Отняв руку от лица, сощурившись и скорбно скривив рот, он приподнимается на локте и отклоняется от настырного солнечного луча.
Оглядевшись и потерев глаза, парнишка начинает понимать, где находится.
– Олежка! – зовет он осипшим голосом. – Где вода?
Олежка, первый и лучший друг Вадика, не откликается.
Вчера хата Олежки была на отвязе, и тут тусовалась половина класса. О том, как вчера было весело, напоминают три пустые бутылки из-под дешевой водки и пять – из-под пива, а также полные пепельницы окурков, перевернутые стулья, монблан грязной посуды на столе, затоптанная прихожая и сломанная кухонная полка, на которой хранились хозяйкины кулинарные книги и тетради с рецептами.
Вадим осматривается, но в голову ему вдруг как будто вбивают дрын, и она болит, болит, болит. И в целом – все не очень: в горле першит, в желудке ворочается нечто отвратительное, отрыжка напоминает о каких-то угощениях, возможно несвежих.
Угощения готовили девчонки, вспомнил парень. Они полвечера шушукались и хихикали на кухне, причем ничем вкусным оттуда не пахло. За это время парни за столом в гостиной, накрытым старой клеенкой, не дождавшись еды, уже солидно приняли за воротник. Пили водку, запивали какой-то химической дрянью типа сладкой газировки.
Потом появились девчонки с блюдом бутербродов, включили музыку погромче – и понеслось!..
Вадим поднимается, и тут приступ тошноты извергает содержимое его желудка прямо на пол, под ноги.
Несколько минут Вадим приходит в себя, глубоко дыша, вытирая слезы с глаз. Он пошатывается в согбенном положении, словно молясь богам алкоголя, чтобы они избавили его впредь от похмельного синдрома.
Вадим выходит из прогревшейся восточной комнаты, принадлежащей Олежке и его младшей сестре Злате.
Он в курсе, что друг и его сестра испытывают большое неудобство от совместного пользования детской. Мальчику не нравится, что дверь в комнату часто бывает заперта изнутри, потому что девочка (видите ли!) переодевается. Девочка считает, что мальчик над ней издевается, приводя друзей. Они ссорятся из-за музыки, полок в шифоньере, времени отбоя.
У мальчика к тому же период полового созревания – по полной программе. Им часто руководят одни только гормоны, превращая его в маленькое вредное чудовище. После очередной выходки ему стыдно, и он снова несчастен.
Девочка свои чувства держит при себе, но брат знает, что она плачет по ночам в подушку. Знает он и причину этих