Канатоходец, или После постмодерна. Борис Вольфсон
. Но краткость её с лихвой компенсируется неистощимостью сочинительского потенциала, широтой поэтического диапазона, художественной плотностью представленных стихов. Поэт не страшится выводить читателя на всё новые и новые рубежи – жанровые, исторические, национально-культурные. Левиафан и Лаокоон, Баратынский и Эмили Дикинсон, Галич и Кукин… Искушённый в естественных науках сочинитель не стесняется сопоставлять литературные опыты с точными знаниями. Эратосфен и Перельман присутствуют здесь как собеседники на пиру… И в этом манкий отблеск авторской свободы.
И всё же – несмотря на чрезвычайную насыщенность книги сегодняшними и вчерашними реалиями – в качестве эпиграфа к ней я бы выбрал строку из предфинального стихотворения: «Сухою коркой времени едва ли будешь сыт…». Ведь именно это ощущение и заставляет автора неудержимо идти по коварному канату стихосложения от нынешних твердынь туда, где дальний конец его закреплён Богом.
В тонких одеждах лирики
Ко мне попала книжка Бориса Вольфсона.
В важном смысле − это просто книжка моей мечты.
Это само здравомыслие в тонких одеждах лирики. В общем-то такой стих − это король русской поэзии. Не твёрдая старонемецкая сказочность, не нежные рулады французской строфы, не английский прохладный романтизм, а вот именно российская грустная здравость победила в долгом марафоне лет из двухсот. Победа, конечно, состоялась в рамках русской литературной речи.
Многие пишущие знают это, да не многие практикуют.
Вероятно, поэзия, измученная комплексами второй половины 20 века, столь отклонилась в сторону усмешки, массивной цитаты и самоуничижения, что нормативный правильный стих сделался явлением чуть ли не музейным.
Тут, в стихах Бориса Вольфсона, найдётся многое для разума и чувства читателя. Найдутся и не расхожие рифмы. И дуэт «фантазия-евразия».
Потом «малые голландцы» − это удача, и образ, и схема, и то самое − неназойливая зоркость. Нерифмованное «я охраняю твоё парение» в своей простоте − выдающийся стих.
Отличные строчки о «личной рифме» встречаешь как свои собственные.
«Нет больше пастернаковской свечи» − хмуро перечитываешь, потому что грустная максима эта обрамлена небанальным стихом.
А потом я увидала то, что ценю особо.
Литературность внутри. То, что когда-то запрещали строго-настрого редакторы, уж так это раздражало.
Антигона и гриновская Бегущая. Мотивы Эмили Дикинсон и внезапно «бродская игра». Потерянная перчатка, вознесенская или шиллеровская.
Внутри стиха частенько располагается драматургия, небольшой сценарий поворачивается гранями. Воспоминание об однокласснице − образец такого стиха-3D.
Какая хорошая свежая книжка попалась мне, будто невзначай.
Как я ценю обыденность, которую пристально разглядывает поэт.
Какая застенчивая нежность видна за будничными деталями.
Какая неутомимость рассматривает мир глазами того, кто занят стихами при любой погоде.
При любой.
Оттого что занят.
Эта симпатичная занятость наполняет книжку Бориса Вольфсона, ростовского поэта.
Желаю стихам найти читателя.
Неравнодушному сердцу – обнаружить новую книжку, разобраться отчего она зовётся «Канатоходец».
Полемическое
Блажен, кто сей оставил мир,
когда минуты роковые
ещё грядут и всеблагие
ещё готовят грозный пир.
Пусть, невысоких зрелищ зритель,
он не узнает никогда,
что надвигается беда
и сгинет тихая обитель.
Он благ, он прожил без затей
и пропустил богов пирушку,
отдав другим сию игрушку.
Жизнь удалась. Но жаль детей.
Настроение
То ли проседь, то ли просинь
в груде облачных мехов −
антиболдинская осень,
и уже не до стихов.
Потому что в этом хламе
нет особенных примет,
чтобы выразить стихами, −
и нужды особой нет.
Сей товар никто не спросит:
даже в пору дешевизн
не котируется проседь −
то ли осень, то ли жизнь.
Ускользают слов обмылки,
всё здесь хмуро и старо,
и река несёт бутылки
из-под летнего ситро.
«И теперь, когда я лежу на дне…»
И теперь, когда я