Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем. Вячеслав Никонов
юции, которые заметно оживились в связи с ее столетием, выявил разногласия, проходящие по самым актуальным линиям современного политического противостояния. Мы еще во многом живем в той эпохе, пользуемся его языком, черпаем из нее опыт.
Эта книга – продолжение другой, которая выходила в издательстве АСТ под названием «Крушение России. 1917». В ней речь шла о Февральской революции. Как это принято перед продолжением сериала – краткое содержание предыдущей серии.
1917 год многим нравится. Одним – Февральская революция – как первый прорыв к свободе, положившей конец самодержавию. Другим – Октябрьская – как начало создания государства диктатуры пролетариата. Революцию нередко называют Великой, она окружена множеством мифов.
Чаще всего считают, что у революции были объективные причины: слабая и нищая Россия терпела поражение в Первой мировой войне, ее экономика рухнула, армия развалилась, людские ресурсы иссякли, свирепствовал голод, недееспособное и неадекватное самодержавное правительство вело страну путем измены, за что буржуазия его и свергла в Феврале, а ее, в свою очередь, в Октябре свергли пролетариат и крестьянство. Все это весьма далеко от истины.
У Октябрьской революции было много героев. Сотни и тысячи людей оставили воспоминания о своем вкладе в ее подготовку и осуществление. У Октября есть публичные лидеры, среди которых на первом месте Ленин. А Троцкий, Сталин, Зиновьев, Каменев и другие многие годы спорили о том, чей вклад был более значим. Десятки и сотни доказывали, что именно они несли бревно с Лениным на первом субботнике. Очень многие хотели быть среди победителей, установивших свою власть на 1/6 части суши на три четверти века и создавших сверхдержаву.
Февральская же революция осталась сиротой. Никто не захотел признаться в отцовстве, предпочтя версию стихийного народного восстания. Хотя ни до, ни после в мировой истории не было спонтанных, неподготовленных, без лидеров и активных участников революций. Или, во всяком случае, мне такие случаи не известны. Объективного в истории вообще очень мало. Революции рождаются в головах немногих, которые в силу ряда обстоятельств часто действительно от них не зависящих, оказываются способными заразить своим антисистемным пафосом критическую массу людей. Причем не обязательно во всей стране – достаточно столицы, здесь Ленин был прав.
Сергей Владиславович Завадский, опытнейший юрист, работавший в 1917 году заместителем председателя Чрезвычайной следственной комиссии, напишет: «Принято говорить: движение началось стихийно, солдаты сами вышли на улицу. С этим я никак не могу согласиться… Когда кто-либо ссылается на стихию, на случай, он, в сущности, признается, что подлинная причина события ему не известна. «Самопроизвольное зарождение» еще меньше уместно в социологии, чем в естествознании. Оттого, что никто из революционных вождей с именем не мог привесить к движению свой ярлык, оно становится не безличным, а только безымянным»[1].
Конечно, и у Февральской революции были и лидеры, и вдохновители, и активные исполнители. Просто они оказались столь сильно разочарованы, ошарашены результатами содеянного уже после первых дней революции, что предпочли свою роль не только не афишировать, но даже прямо отрицать. Знали они и широко распространенное мнение подавляющего большинства российской элиты, переставшей быть таковой после 1917 года, что «те, кто делал революцию во время войны в наивном предположении, что можно ее остановить на той грани, на которой они захотят и что можно будет продолжать войну – являются также преступниками перед Родиной»[2]. А для большевиков это была чужая, буржуазная революция, и они не претендовали на лавры ее главных организаторов.
В начале 1917 года не было предпосылок, неумолимо толкающих страну в революцию, кроме общей бедности большой части населения (что в России было всегда) и наличия необычайно активной и оппозиционно настроенной олигархической и аристократической элиты, а также интеллигенции, поставлявшей в большом количестве кадры фанатичных революционеров.
Россия оставалась огромной и жизнеспособной страной. Она не была сверхдержавой. Но она, безусловно, была одной из великих держав. Российская империя была самым крупным государством на планете – предки постарались. Ее площадь превышала 22,4 млн квадратных километров – от западных пределов Царства Польского и Финляндии – до Чукотки, от Северного Ледовитого океана – до Памира (площадь современной Российской Федерации – около 17 млн квадратных километров).
За полвека после Великих реформ население страны удвоилось, составив около 170 млн человек[3], почти каждый восьмой на планете. Больше жило только в Китае и Индии. Страна стояла на одном из первых мест в мире по уровню рождаемости, почти половина ее обитателей была моложе двадцати лет[4]. Только за первые двадцать лет правления Николая II население Российской империи выросло более чем на 50 млн человек. Сохранялись традиции крепких больших семей в деревнях, весьма сильны были устои брака. По сведениям выдающегося социолога Питирима Александровича Сорокина, среди православного населения Европейской России ко времени революции
Завадский С. В. На пути к революции: из архива моей памяти; на великом изломе: Отчет гражданина о пережитом в 1916–1917 годах. М., 2017. С. 159.
Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. М., 2012. С. 336.
Статистический ежегодник России. 1914 г. Пг., 1915. С. 57; Статистический ежегодник на 1914 г. СПб., 1914. С. 5–6; Отчет о состоянии народного здравия и врачебной помощи в России за 1913 год. Пг., 1915. С. 1, 66–67, 98–99; Население России в ХХ веке: Исторические очерки. М., 2000. С. 13.
Население России в ХХ веке. С. 13.