Звукотворение. Роман-память. Том 1. Н. Н. Храмов
мужья, Тамара!), сшибались лбами в тучу ражую облака залётные, те самые, многочермные, виноалые; ровно, нехотя гудел на семи ветрах перестоялый сосняк и тяжело, плотно надвигалась, обступала широченная густень мрака взбитого – чтобы поглотить в свой час и срок живых. В сумрачной опояске задыхался-помирал день-деньской – с галдежом, нытьём, злобою, потом солёным и бравадами, речами сильными, делами праведными. С улыбкой и благодарением всевышнему… И в отливающих свинцом далях-высях окрест бесноватыми промельками ломались язычки полымя, когда кто-либо из притулившихся к завалинке начинал самокрутку раскуривать, просто «бычок» смолить – казалось так. Наваливался, пёр грудью в кольчужке рваной, на острые копья тайги шёл вечер. На мужиков! ломился и оттого, а ещё от тысяч других «какех» причин, выпросталось из присутствующих давно и долго сдерживаемое не то наваждение какое, не то вообще безысходно-безымянное нечто, накопившееся за долгие-то годы в сердцах… Первым прочувствовал-понял это Бугров Трофим.
– БЫЛ ТУТА СЛУЧАЙ…
Из глуби самой раздался его глас. И вновь, по команде словно, головы сидящих к нему повернулись. Евсей тоже – с благодарным, почтительным вниманием взгляд нацелил. Про Бугрова старокандалинские детишкам да внучатам легенды бают, коих суть – правда, быль. Например, что тащил на руках обессиленного, зверьём диким порванного сотоварища через урманы, излоги с добрых сто вёрст, но таки спас, до отчего дому доволок, где выходили несчастного, к жизни возвернули… что ходил в бытность вниз по Лене-реке чуть ли не к устью еёйному… что… – да многое что ещё связано было с именем Трофима Бугрова непременно доброго, величавого, истинно русскому характеру подстать. Отношение к себе уважительное земляков сам же он превыше всего ставил-ценил, говорил редко, но метко, хотя о многом-разном поведать мог. Носил славу заслуженную первого охотника на медведя и рысь. Держался ровно, с достоинством, никому в душу не лез, не плевал туда и подавно. В голендуху минувшую всенепременно ближним допомогал. Что ещё? Уж не взыщи на рассказчика, дружок, только Трофим Бугров и впрямь редкостных качеств был личностью: ни при каких обстоятельствах головы не терял, ход событий предсказать умел, условия диктовал, ибо текущий момент в узду брал своею волей и опытностью. Лицо его, кованое из бурь-невзгод, отлива медно-бурого, кипчакского, хотя сроду русичем был, руки – одубелые, сильнющие не по годам хозяина их, шея бычья, как и вся стать – это бросалось в глаза сразу, подчиняло значительностью и представительностью. Плечи – во! Ножищи – во! Одначе не в них дело. Есть богатыри – и богатыри. От одних, от первых, сила исходит силенная, голая, другие же, и к оным Бугров принадлежит, являют собой сгусток духа былинного, непобедимого, сказочного… Что же до пяти сынов его, то первостатейностью пошли они в отца, добрыми молодцами стали. Кстати, сам Бугров-старший ныне за внучат взялся – во славу земли и народа нашего-моего. От мора спас – одно только это о большом подвиге немо свидетельствует. («Добрых парубков