Евангелие от Кирилла. Юра Хадзис
своим ростом, смуглой кожей и длинной, иссиня-черной гривой, какой уступала, наверное, грива знаменитого судьи Самсона, стоял посреди толпы своих сторонников, вооруженных палками, длинными ножами и римскими кавалерийскими мечами.
Одет он был в одежду назорея, состоявшую из грубого, тканного из верблюжьей шерсти, хитона, подпоясанного кожаным поясом, и даже эта грубая одежда у него была потрепана и разодрана в нескольких местах.
– Господи, по твоему слову мы все приготовили. Ты въедешь, словно царь в твой город Иерусалим и враги твои падут на лицо свое перед тобой.
– Я иду в удел свой по праву отца моего, Давида.
– Осанна!
Египтянин под ликующие возгласы быстрым шагом пошел вперед, рассекая толпу приверженцев. Они радостно кричали и славили своего предводителя, и было за что. Римский гарнизон с боем изгнан из Иерусалима, Израиль свободен, свершилось пророчество древних.
– Осанна! С нами Бог!
Египтянин сначала старался идти с важностью, как подобает потомку Давида, но потом не сдержался и побежал. И это словно сняло плотину.
Сначала близкие Египтянина, его ближайшие помощники и военачальники, потом простые воины, все кто пришел за ним из Галилеи и Иудеи сражаться с общим врагом, вчерашние землепашцы, гончары и плотники, с ликующими воплями бросились за ним, единым потоком стекая с Елеонской горы.
– Господи, не это, не это рек пророк, – на бегу пытался выговорить Египтянину старик в одежде священника, бывшей еще недавно новой и богатой, но теперь порванной и испачканной грязью и кровью, как и у всех других. Но в отличии от других, одетых с чужого плеча, наряд старика, судя по всему, принадлежал ему самому.
Он задыхался и, не в силах дальше бежать, остановился, хватаясь за сердце. Медленно и с трудом поплелся он в толпе бегущих. Его толкали, задевали оружием. Длинные римские ножны били его по ногам.
«Никакого почтения», – горько думал он про себя. – «А я бросил все ради них».
Он был знатен, принадлежал не просто к роду Левитов, а к роду Аарона, из которого даже при римлянах избирался первосвященник. Но он лишился всего из-за пагубной страсти к вину и игре в кости, пристал к Египтянину, и теперь уже считал сам и старался внушить другим, что потерял все ради святого дела.
Он последним дошел до окраины Иерусалима.
Толпа впереди, двигающаяся и колыхающаяся, скрывала от него происходящее, а из общего гула он не мог расслышать ни слова.
– Раббони, – с арамейским акцентом окликнул его юноша.
– Иисус? Как все прошло? Расскажи, – старик тер грудь уже по привычке. Дыхание его выровнялось.
– Все получилось по слову твоему, раббони.
– Он положил сначала одежды свои на осла? – это интересовало старика больше всего, потому что это было одним из знамений пришествия царя-спасителя.
– Да, раббони.
– Был ли осел молод?
– Только что объезжен, раббони. Я разбираюсь в этом.
– Был он сын подъяремной? Это очень важно, – старик по привычки поднял кверху палец.
– Да, раббони. Я купил его у водоноса, и рядом, в узде, стояла его мать.
– Ты очень неглуп, хоть ты