Евангелие от Кирилла. Юра Хадзис
проговорил Анна.– И напиши все, что ты прочел на поясе в доме вдовы Ребекки и как ты запомнил это.
Иисус кивнул и, мало не сомневаясь в своей правоте, взял уголь и быстро написал четыре буквы:
I
– Вот, отче, и все.
Анна наблюдал, весь напрягшись. Ни движения, ни выражения глаз Иисуса не ускользнули от него. И только когда Иисус отложил уголь на полочку и вытер пальцы о полу одежды своей, отступив; откинулся Анна в своем кресле на спинку и прикрыл глаза рукой, размышляя.
– Сможешь ли ты прочитать сие вслух? – спросил он, по-прежнему не глядя перед собой.
– Да, господин.
– Не спеши, – Анна убрал руку и пристально вгляделся в лицо Иисуса. – Знаешь о каре за произнесения имени божьего всуе?
– Я не согрешу, господин.
– Грешен в гордыне! – прогремел Анна, порывисто вскочив.
Иисус неожиданно даже для себя попятился.
– Клянись клятвою страшной и именем Вседержителя запечатай клятву сию, что ты, человече, истинно видел в руках вдовы Ребекки из Вифлеема пояс святой.
– Клянусь небом и землей, огнем и водой и призываю Бога отцов наших Ийао в свидетели клятвы сей, – без запинки произнес Иисус, стоя в четырех шагах от первосвященника.
– На колени! – прогремел тот, хватая посох, приставленный к креслу и с силой ударяя им в мозаичный пол.
Иисус быстро, почти упав, встал на колени.
– Повтори снова святое имя Господа нашего и помни – не избежать тебе кары небесной, если солжешь.
– Клянусь отцом Ийао, – закричал Иисус. – Пояс держала в руках вдова Ребекка и шитое имя на нем горело огнем.
– Встань, – тихим голосом проговорил Анна. – Подойди ближе. Так. Стой. Опустись на колени, сниму с тебя грех произнесения имени тайны.
Конец посоха коснулся коленопреклоненного юноши: сначала плеча, потом головы.
– Прощаю тебе грех произнесения, грех знания и все остальные грехи вкупе. Поднимайся. А вы идите вон. Я хочу остаться наедине с этим юношей.
Дождавшись, когда за последним служителем закроется дверь, Анна отставил посох и стал просто усталым человеком. Он спустился с настила на каменный пол и обнял Иисуса.
– Ты верно думаешь плохо, сынок, обо мне и о всех потомках Аарона? Думаешь, мы служим римлянам? Предаем святыни на поругание? Молимся на идолов? Нет. Но мы вынуждены делать много мерзостей. Ибо только мы и никто больше, поставлены пасти стадо Израилево, только мы поддерживаем мир и порядок на этой несчастной земле, мы спасаем несчастную дочь Израилеву от разрушения и поругания, а грешный народ сей – от изгнания и рассеяния. Мы пастыри и стражи. Но как тяжела наша ноша. Если бы грешный народ Божий только согласился разделить с нами тяготы нашего бремени, он бы согнулся в две погибели, до самых колен бы спустилась его шея.
Иисус молчал, глядя на первосвященника ясным и чистым взглядом.
Анна вздохнул, удивляясь его поведению в который раз.
– Что ж, иди. Уже светлеет небо. Я должен отдохнуть. Мирро тебе дадут в превратной. Да, стой. Какой награды ты ждешь за нашу беседу?
– Я