Эолай. Путь Скорпиона. Дарья Валентиновна Путевская

      Вдоль песчаной косы Балтийского моря в некотором отдалении от крепости Кенигсберга, кутаясь от пронизывающего ветра, в коротких плащах грубого сукна, с мечами, дозором шли два воина. Открытые обветренные лица, голубые глаза, отросшие пшеничного цвета волосы выдавали в них пруссов, а грубая одежда – солдат, людей из народа. Не сгибающие спины под суровыми морскими ветрами, несли они ежедневный караульный обход побережья, раскинувшегося внизу у холма, на котором стояло прибрежное пограничное укрепление Бальга, замок рыцарей-тевтонцев, крайняя точка подвластных им земель.

      Крепость Бальга расположилась на берегу залива, который народ называл «морем эстов», а именно Эстинмари. Тевтонские рыцари, пришлые завоеватели, называли его по-своему на латыни – «пресным морем», Марэ Ресенс, ведь вода в заливе действительно была опресненной от вод трех рек, нашедших в нем свое устье – Преголи, Прохладной и Вислы. Замок не был классическим замком, в представлении современного человека, любителя красивых видов. Без изящных шпилей, величественной круглой башни и главной башни (донжона или «бергфрид» на языке немцев), Бальга был похожим на другие замки-укрепления рыцарей-тевтонцев периода позднего Средневековья – приземистая прямоугольная крепость из обожженного красного кирпича. Она больше напоминала монастырь, нежели замок, и ее стены выполняли назначение башен, ибо были полыми внутри и содержали в себе бойницы и укрепительные сооружения. По углам крепостной стены размещались высоковатые двухэтажные смотровые башни с крытыми бойницами на третьем этаже, крепостные стены также имели перекрытие над бойницами. Укрепление нависало над обрывом, уходящим к заливу, и каждый день замковый патруль по уставу совершал обход территории, относящейся к замковым владениям.

      Море выбрасывало коряги, унесенную половодьем крестьянскую утварь и лесную щепку. Воины остановились, вынули мечи из ножен и разворошили груду обглоданного морем хвороста и рыбацких изорванных сетей с нитями ссохшихся водорослей. Внутри кучи ничего не было.

      – Поджечь, – скомандовал один солдат, постарше.

      – Есть, – откликнулся второй, помоложе.

      Младший, Йельде, вынул из сумки огниво, щёлкнул и поджёг клочок рваной сети, потом низко склонился к песку и, широко раздувая щёки, выдул из тлеющей ткани огонёк. Первый солдат, Брюгге, разворошил кучу мусора, и молодой огонёк весело и озорно заплясал на оголенных ветках. Солдаты сели спиной к морю, заслоняя пламя от ветра, дувшего из самого сердца тяжёлого серого неба, откуда-то из-за горизонта. Йельде пересыпал из ладони в ладонь пригоршню янтарного песка. Его колени были острыми и торчали из-под плаща, и если бы не его воинский плащ и меч, который он снял и положил вдоль себя, то солдат казался бы похожим на мальчишку, заигравшегося камешками на морском берегу. Глаза Йельде смотрели вдаль, в лес, упирающийся вековыми кронами в громоздкое грозное небо.