Адреса любви: Москва, Петербург, Париж. Дома и домочадцы русской литературы. Вячеслав Недошивин
и конец – знает, что это за человек…»
Из воспоминаний Н.Тэффи: «Было в нем звериное и было нежное. Рассердится, и с разу зрачки по-звериному съежатся, жестоко и радостно. Зверь ведь радуется, когда злобно поднимает для удара когтистую свою лапу. Для Куприна, как для зверя, много значило обоняние, запах. Он говорил, что “принюхивается” к людям… Помню, как-то в обществе показала ему красивую даму.: “Что скажете, Александр Иванович, правда, хороша?” Ответил отчетливо и громко: “Дура собачья. У нее от морды редькой пахнет”»…
На Разъезжей, где была и редакция, и квартира издательницы, друзья узнали: хозяйка журнала – Александра Аркадьевна Давыдова – больна. Принять их может приемная дочь ее Муся – двадцатилетняя курсистка-бестужевка, черноглазая, остроумная Мария Карловна. «Муся была подкидыш, – напишет Ариадна Тыркова-Вильямс, подруга ее. – Ее младенцем принесли к дверям Давыдовых… Очень хорошенькая… Ее портил смех, недобрый, немолодой. Точно она говорила: “Какие вы все дураки, и до чего вы мне надоели”». Росла среди знаменитостей (в доме Давыдовых бывали Чехов, Вс.Гаршин, молодой Горький), и, может, потому Куприн, в полосатом костюме, в воротничке, каких давно не носили, и в желтом галстуке с синими цветочками, не только смешался, но едва не спрятался за друга. «Разрешите представить вам жениха, – балагурил, раздеваясь в прихожей, Бунин. – Талантливый беллетрист, недурен собой… Ну… Как вам? У вас товар, у нас купец…» «Нам ничего, – подхватила шутку Маша. – Мы что? Как маменька прикажут…» Но на другой день обоих принимали здесь уже иначе: стол с крахмальными салфетками, дорогие вина, хрусталь. Теперь обедали уже с «маменькой». А двум горничным помогала у стола хрупкая девушка с лебединой шеей, которую звали просто Лизой и к которой относились как к «нелюбимой сироте». Куприн, уже влюбленный в Машу, не «увидел» ее и, уж конечно, не мог и предположить, что через шесть лет второй женой его после Маши станет как раз она – Лиза Гейнрих, сестра жены Мамина-Сибиряка, отданная «на воспитание». Маша, что говорить, была, конечно, ярче, Лиза скромней, та светски-лукава, эта – простодушна. Маша знала, как глядеться доброй, Лиза же была сама доброта. Но разве разглядишь это с наскока, если Куприн, стихийный, эмоциональный (он говорил, что и «спичку нельзя зажечь равнодушно!»), был уже смирен, стреножен Машей. Словом, через три месяца – небывалый срок тогда – Маша станет женой его. Тырковой признается: «Знаете, маме хочется, чтобы я вышла за Куприна». – «А вам-то самой хочется? – спросит та. – Не выходите зря. Не надо. Он в вас по-настоящему влюблен». Маша в ответ лишь рассмеется: «Знаете, что мама сказала? Выходи. У нас будет ребеночек. А потом, если Куприн надоест, можно его сплавить, а ребеночек останется…»
Забегая вперед, скажу: так и случится. Но встречаться стали сначала в комнатке на Невском, снятой Куприным (С.-Петербург, Невский пр-т, 67), а потом, перед свадьбой уже, – на Бассейной (С.-Петербург, ул. Некрасова, 35). Там, видимо, и нацарапал он внутри ее обручального кольца, может, самое короткое