Исповедь Тамары. Премия им. Н. С. Гумилёва. Тамара Рыбакова
немцев. Это были скромные, трудолюбивые люди. Территорию вокруг общины содержали в порядке, развели сады, огороды. Их дети прилежно учились в одной школе с нами. Клуб построили, киноаппаратуру добыли, сами строгали скамейки, красили. Папа обеспечивал кинозал теплом и электричеством. Мы, дети Максимова, могли входить без оплаты. Иногда проводили с собой тех ребят, которые стояли в сторонке и надеялись на чудо. Старушка-контролёр не препятствовала. Киномеханик нашелся из местных фронтовиков-инвалидов, подучился и «в бой», как он выразился. Мама побывала как-то в моём классе в апреле, когда в Караганде уже стоит жара и учиться под палящим солнцем мало приятно. Мама купила в аптеке марлю, мы с братишками нарезали из журналов цветочки, картинки, птичек, прикрепили на марлю и получилось, как нам тогда казалось, что-то воздушное, сказочное. Мы стали открывать окна в классе, и при малейшем дуновении ветерка отвлекались от учителя. Но и учителя этому радовались. То же самое мама устроила в мальчуковой школе (тогда мальчики учились отдельно от девочек). Однажды учительница вызвала маму в школу и с гневом поведала о дурном поступке сына – моего брата Бори. Оказалось, он во время урока попросился выйти в туалет. Учительница запретила. Тогда он, как сказала учительница, повел себя как настоящий хулиган: взял шапку соседа по парте (своя оказалась в гардеробе) и пописал в неё, надеясь на перемене вынести в туалет. Но вот беда – шапка промокла, и Борина моча достигла ног учительницы. Мама её попросила, учитывая слабый мочевой пузырь сына, отпускать, если он просится, а Борю тут же призвала вымыть пол во всём классе. Учительница продолжала изливать святой гнев и успокоилась только тогда, когда мама сказала: «Не волнуйтесь! Я куплю мальчику новую шапку, а Боря выстирает эту и будет её носить». Так и было.
Первую ночь после ареста папы мы ночевали в каком-то сарае, где жили козы, было немного соломы, четырёхлетнему братику было холодно, он дрожал и прижимался ко мне, уснуть не удалось в холодную декабрьскую ночь, а утром нас нашла Чайковская Александра (отчества не знаю, для нас она была тётей Шурой). Мы знали, что она – дальняя родственница композитора П. И. Чайковского (по Каменке), что её отца в 1937 году расстреляли. Она нас спасла, забрав к себе, в землянку. В окно мы видели только ноги прохожих, дождь и снег. Мы оказались без средств к существованию. Маму уволили с работы в тот же день как жену «врага народа». Её стали часто вызывать в НКВД на допросы, после которых она не шла, не летела своей обычной летящей походкой, а еле тащила своё тело, едва перебирая ногами. Мы её не могли узнать: не осталось ничего прежнего от нашей мамы, всегда доброе лицо её с очаровательной улыбкой стало высохшим, серо-жёлтым, губы плотно сжаты, потух свет в глазах. Мы, как могли, утешали, расспрашивали об этом резком, как пулемётная очередь, слове «НКВД». Мама плакала, ничего не говорила. Наконец, мы с братишками решили серьезно поговорить с мамой