Ретроградный Меркурий. Марина Крамер
только – о них.
Ночами вместе с холодным воздухом приходили ужасные сны – в них Катя видела то, что увидела у Сони дома, точнее, что осталось за кадром, но легко было додумать. Она и додумывала.
Пойти с этим всем было не к кому, один только Антон оставался преданным слушателем. Он по-прежнему подрабатывал съемкой обучающих фильмов для своих психологов, у которых учился, но диалоги с ним отсутствовали, скорее, это были диалоги с камерой.
Катя, как все эти годы, садилась на высокий стул посреди большой холодной студии и говорила все, что в голову взбредет.
– Знаешь, я заметила, что совершенно перестала смотреть комедии.
– Не отвлекайся. Скажи, как тебя зовут.
– Я серьезно, совсем.
– Ты и раньше их не смотрела.
– Да, я вообще не люблю кино. Особенно теперь.
– Расскажи, что произошло. Только сначала скажи, как тебя зовут, и смотри в камеру, хорошо?
– Ты знаешь, как меня зовут! – Катя разозлилась, спрыгнула с высокого табурета и пошла к выходу, на ходу надевая куртку.
– Старуха, ты не меняешься.
– Старухи уже не меняются, Антон.
– Ну что, что ты завелась-то? Я привык, что на позитиве ты не приходишь, но сегодня что-то особенное.
– Не получается, извини. Дай зажигалку. Отвыкла я, понимаешь? Как такое можно говорить на камеру?
– Я не психоаналитик, – он пожал плечами, – это же обучающий фильм для студентов. Ты же не в первый раз. У нас все по одной схеме, иначе это не возьмут. Я снимаю то, за что мне платят, это методика, они по ней учатся, станут психологами.
– Я в курсе.
– Пойдем просто выпьем тогда. Без камеры. Или еще попробуем? Ты же мне так хорошо все рассказала по телефону, а тут вдруг сорвалась.
– Мне раньше это помогало, Антош. А теперь перестало. Видимо, я все-таки меняюсь.
– Ну что ты загоняешься, сказала бы, что мужик твой тебе изменил. Рассказала бы, что чувствуешь, туда-сюда. Подружка увела мужика, тысячи баб ежедневно переживают что-то подобное, чем ты лучше?
– Я сейчас дам тебе по морде.
– За что, интересно?
– Ты все упрощаешь. Это даже не измена, это… Они просто за моей спиной. Все это время. Я ей плакалась, все рассказывала, она гладила меня по голове, утешала, а потом выходила и шла к нему. Или он стоял внизу у подъезда и ждал, когда я выйду, чтобы к ней подняться.
– Очень красиво смотрится, – Антон задумчиво выпустил колечки дыма в потолок, – снять бы такое. Но это чисто игровой фильм.
Катя поморщилась.
– А что в таких случаях советуют делать психологи?
– Не загоняться они советуют. Жить полной жизнью, в бассейн записаться, мужика нового завести.
– Как красиво ты куришь. И как отвратительно разговариваешь…
– Это не я, это ж психологи, – он противно засмеялся, широко раскрывая рот, – я тебе совсем другое бы посоветовал.
– Интересно, что же?
– Ты девка горячая. Не успокоишься, пока не отомстишь. Найми там кого-нибудь, пусть кости ему переломают.
– Ага. И сразу полегчает.
– Зря ты смеешься, полегчает.
– Я лучше найду настоящего психоаналитика. А кости переломаю тебе.
– Найди. Только психоаналитики – штука опасная, ты это учти.
– Чем же?
– Ну, как… Ты ему о себе – все. Он тебе о себе – ничего. Он у тебя – один-единственный, а ты у него – восьмая с утра. Он для тебя – облегчение, разгрузка, а ты для него – работа, рутина, объект наблюдения. Он домой приходит и жене со смехом рассказывает, как ты сегодня…
– Все, прекрати. Проводи меня до машины, а то фонарь во дворе не горит.
– Темного двора боишься, ты-то? Боишься кого-нибудь замочить в терапевтических целях? – Антон опять заржал.
– Я тебе позвоню. Может быть.
– Дай сигаретку напоследок, а то я допоздна тут без курева. – Антон обчистил ее на полпачки и, видимо, чувствуя себя виноватым, добавил: – А психотерапевта я тебе найду, я ж для института делаю программы, спрошу ребят… порекомендуют… Но ты, слышишь, сбрось пар, не оставляй этого так. Ты же женщина кавказская, должно полегчать.
– Я позвоню тебе.
«Кавказская? Что он может знать? Это просто предположение?»
Светофоры выкатывали ей навстречу зеленые горошины, но раздражение не унималось.
Дома она сразу же бросилась к тому единственному собеседнику, который уже много лет помогал ей разобраться со своими мыслями.
«Дорогой дневник! Надеюсь, у тебя все хорошо, потому что ты никого не любишь. Кроме, разумеется, меня. У тебя на душе спокойно, а душа у тебя точно есть, и эта душа – моя. Я часто задумываюсь о том, какую огромную часть себя человек отдает, фиксируя свои мысли на бумаге, невольно создавая новые образы, другую реальность. Даже устная речь иногда создает