Сын человеческий. Об отце Александре Мене. Андрей Тавров
шихся на просьбу о предоставлении фотоматериалов.
Я от всей души благодарю Андрея Богословского, заинтересовавшегося рукописью и осуществившего основную работу по превращению ее в книжный текст.
Я сердечно благодарю всех редакторов, корректоров и художников, принявших участие в создании книги.
Я также благодарю всех читателей, участвовавших в обсуждении ее страниц на страницах Фейсбука и вдохновивших меня своими откликами на новые главы и темы.
И, конечно же, я благодарен тому, кто дал основной импульс для ее написания, так же, как и для многого другого в моей жизни, – отцу Александру Меню, священнику и человеку.
Странный сон
Несколько лет подряд мне снился один и тот же сон – я узнаю, что о. Александр жив, но служит сейчас где-то в другом месте. И вот я, счастливый этим известием, отправляюсь с ним на встречу. Доехав до какой-то незнакомой мне церкви, я вижу отца Александра и не узнаю его.
Чуда, которое сопровождало его в те годы, когда мы с ним постоянно общались, больше не было. Не было бесконечного, опережающего все остальное свечения любви, ощущения невероятных возможностей твоих и мира вокруг тебя, не было того странного эффекта, когда одно присутствие этого человека снимало все страхи, внутренние конфликты, обиды, не было больше ощущения близости чего-то небывалого, изначального, невероятного. Передо мной стоял обыкновенный средних лет священник с немного потемневшим (без внутренней подсветки) лицом, печальный, усталый. И я, ничего не понимая, во сне же себя спрашивал – как это может быть? Что же с ним случилось, что он стал таким… обыкновенным? Куда все подевалось? Разве он мог стать таким?
Этот сон был одним из самых страшных за мою жизнь. А ведь я увидел во сне печального, правда, немного усталого, но хорошего человека. Так чему же здесь ужасаться?
Я думаю, что в ответе на этот вопрос и заключена суть того, чем был при жизни для меня о. Александр Мень. Я пишу «для меня», потому что знаю, как далеко могу уйти от тех его литературных портретов, которые уже созданы за эти годы. И все же, несмотря на то, что некоторые из них мне не по душе и к тому же не кажутся достоверными в главном, все они, тем не менее, словно компасные стрелки, из всех широт и долгот указывают на одну точку – север, или, другими словами, удивительную личность, которая служит ориентиром для местоположения в человеческом пространстве и неотступным поводом для того, чтобы о ней написать еще раз.
И еще одно уточнение – «для меня, того, каким я был в период с 83-го по 90-й год». Думаю, что я теперешний и я тогдашний – это два разных персонажа. Я упоминаю об этом лишь потому, что такой временной разрыв не может не внести искажения в воспоминания об о. Александре. Но даже этот факт меня сегодня отчего-то радует.
Я стоял у двери и когда в очередной раз поднял глаза, увидел, что отец Александр идет ко мне. Он больше не был похож на купца. Более того, он смотрел на меня с такой радостью и любовью, словно встретил старого друга после долгой-долгой разлуки.
Кризис и встреча
В 82-м году я сильно болел – мучительная слабость, бессонница, депрессия. До этого я много пил, ел транквилизаторы горстями, пытался открыть для себя наркотики. Несколько раз приходил к заключению, что с меня хватит…
За плечами было детство в Сочи, московская школа, университет, телевидение (зарубежный отдел), потом работа грузчиком в магазине, журналистом в мытищинской газете «За коммунизм», стихи в стол, многолетняя работа на стройке, и вот теперь – диван в коммуналке, с которого я вставал далеко не каждый день. На улицу я выходил все реже – не было сил. Недуг поселился во мне и набирал силы. Я был в отчаянии. Мне было 35 лет, и я не верил, что такое могло случиться именно со мной. И это после вполне романтической юности и великих надежд. Время от времени приходили недолгие периоды улучшения, и тогда я мог выбираться на улицу и даже ездить на транспорте. Но они становились все более короткими. Месяцами я спал по 2 часа в сутки. Я боялся сойти с ума.
Помню, как однажды ночью вышел на кухню, попить воды, в одних трусах, и в отчаянии лег на грязный рваный линолеум. Уставившись в потолок, я забормотал, неизвестно к кому обращаясь: если ты есть, помоги! Сделай хоть что-нибудь! Я до сих пор вижу эту штукатурку с желтыми разводами на потолке и ночное глубокое окно, похожее на колодец.
В один из периодов улучшения я оказался в церкви на Братовщине по Ярославской дороге, где настоятелем был архимандрит Иосиф, с которым мама познакомилась в Боткинской больнице. Не знаю, зачем я к нему приехал. Вероятно, потому, что больше ехать было просто некуда. Вероятно, это было то самое рефлекторное движение утопающего, который хватается за соломинку. Поездка далась мне нелегко. Тем не менее, я засыпал священника вопросами, на которые у него не было ответа. И тогда он сказал: я дам вам рекомендательное письмо к одному человеку, тоже священнику, который все вам расскажет и сделает это более компетентно, чем я. И он написал письмо. Помню, я отметил торжественность минуты – мне еще ни разу не давали рекомендательных писем, а тем более к священнику. Зачем такое письмо понадобилось, я понял позже. В общем,