Александра. Михаил Леонидович Прядухин
по дому была взвалена на ее плечи, несмотря на ежедневные попреки, оскорбления и унижения безграмотной, озлобленной беспросветной нищетой женщины.
И если Сергей в своей мечте был движим юношеской романтикой, то её к своей заветной цели толкало ежедневное чувство голода и обиды. Эта цель была – уехать в Новосибирск к своей сестре Вале и поступить в кулинарное училище. Чтоб навсегда забыть это мучительное подсасывание в районе живота, не дающее покоя ни днем, ни ночью, чтоб уж никогда более не видеть и не слышать эту злую, сварливую женщину.
* * *
– Ну что, дочь… Я свою родительскую обязанность исполнил, – сказал Михаил, сидя за столом, на котором уже не было той пресловутой клеёнки, из-за которой Саша все последние годы делала уроки на табуретке, стоя на коленях. – Я тебя поставил на ноги, дал образование, пора и честь знать. Хватит сидеть на горбу у престарелого родителя. Завтра Иван едет в район на подводе, поедешь с ним. Там он отведет тебя к Виктору, который вечером на полуторке поедет в Новосибирск. Помнишь дядю Витю?
– Помню, – совсем негромко ответила Александра, еще не веря, что это происходит на самом деле.
– Так вот. Дядя Витя отвезет тебя к Вале. Он мне обещал разыскать ее в городе. Пока не поступила в училище, поживешь у нее… Валька-то молодец, с мужем уже имеют цельную свою комнату в коммуналке. Кто бы мог подумать, что она так быстро выбьется в люди. Муж не абы кто, а слесарь на заводе, да к тому же бывший моряк. Правда, как я слышал, любит горькую. Да кто ж ее не любит? Ничего, молодо – зелено… главное, что мужик работящий. Правда, опять же, слышал жадноват… так оно и к лучшему, не протрындит заработанные, кровные. А Валька молодец, сейчас устроилась продавцом. Молоко, значит, там продает… да и Клавка с Володькой тоже хорошо зацепились в городе, тоже не посрамили отца… Правда, Машка все еще в няньках в Сидоровке, но ничего, это тоже дело… Так что ты меня, Шурка, не подведи. Ты одна из Костьевых образованная, и, как я понимаю, аттестат у тебя справный. Так вот тебе мое родительское благословение, – и он, встав с лавки, направился в угол избы, где висела икона.
После этих слов Александра упала на колени, опустив голову. Отец, сняв икону, подошел к ней и трижды совершил крестное знамение ликом, смотревшим сквозь мутное стекло на еще совсем девочку строгим, холодным взглядом. Далее, подставив икону для поцелуя Саше, дрогнувшим голосом произнес:
– Благословляю тебя, дочь! С Богом!
Поцеловав икону, Александра, сама не помня себя от радости, вскочила на ноги и бросилась собираться в дорогу. Мысли путались, сердце в груди стучало отбойным молотком, ноги перестали чувствовать вес тела, и весь мир вокруг был в каком-то сладком тумане. Словно во сне, она собрала свой узелок, где был комплект сменной одежды, немного картохи, краюха хлеба да кусочек сала. (То ли от радости, что ненавистная падчерица наконец-то уезжает, то ли каменное сердце мачехи напоследок дрогнуло, она выделила из запасов небольшой пожелтевший от старости кусочек