Он хотел воевать на МиГе. Александр Тюрин
чти вся моя родня осталась лежать в братской могиле на Васильевском острове, а батя погиб на Свири, где финны перли навстречу немцам, чтобы замкнуть второе кольцо блокады. Мне повезло во второй раз на переправе. Итальянский быстроходный катер MAS-526, вышедший из занятой финнами Лахденпохьи, собрался утопить наш плашкоут – его еле-еле тащил ветхий буксир не столько своей паровой тягой, сколько лихим матом капитана. Очередь из 20-мм пулемета разорвала воздух в нескольких сантиметрах около моей впалой дистрофичной грудки и убила бабушку, что жевала хлебные крошки, скрючившись на чемодане. Но под тяжело набрякшим облаком промелькнули два характерных «горбатых» силуэта – это были родные штурмовики Ил-2 – и итальянцы принялись удирать на всех своих 47-и узлах к ближайшей шхере…
Сперва нас эвакуировали в уральский рабочий поселок, где я прекратил умирать, а затем в Ташкент, где я наконец отъелся. Но третье везение состояло вовсе не в этом. Мама устроилась работать на завод, который производил авиационный бензин, а дядя Сема – её тогдашний ухажер и по совместительству отставной летчик без ноги – привил мне любовь к авиации. В четырнадцать лет я знал, насколько мне казалось, о самолетах всё – как выходить из штопора и какова взлетная мощность у Ла-5, сколько цилиндров на двигателях Me-Bf.110 и что такое «соколиный удар» Покрышкина.
В 1944 мать завербовалась на Дальний Восток, точнее, в нефтепромысловый городок на северном Сахалине. Перед отъездом я пытался удрать на фронт, но милиционеры-узбеки поймали меня, отхлестали камчой и вернули матери. Второй раз я попытался попасть на войну, в августе 1945 – сумел добраться до места посадки нашего десанта, который отправлялся на Курилы, но какой-то морячок вывел меня за ухо с причала.
Всё ж на войну я попал, только на другую, уже после окончания Первого Чкаловского военно-авиационного училища. С аэродрома в сахалинской Охе, где я немного скучал, хотя мама жила неподалеку и меня взяли в футбольную команду ВВС «Сокол» – её капитаном был Сандлер, отличный летчик и неплохой футболист – меня перебросили в китайский Аньдун. Вот там стало совсем здорово.
У американцев была разветвленная система базирования – вся западная часть Тихого океана, соответственно мощная сеть локаторов и неплохие средства постановки радиопомех, но мы нередко задавали им крепкую трепку. Прорезали на большой скорости истребительное прикрытие и били «форты» B-29, как свиней. Выискивали выходящие на патрулирование «Тандержеты» «Сейбры», и, быстро набрав высоту, набрасывались на них «по-соколиному», отсекая им пути отступления к морю, где мы уже не имели права преследовать их.
Я сбивал американских стервятников, которые охотились на корейских крестьян и жгли напалмом убогие фанзы. Я мстил этим натренированным, откормленным бугаям не только за корейских старух и детей, но и за ленинградских. А еще я познакомился с русской девушкой Марией из Мукдена, она брала меня за руку своими тонкими нежными пальцами и читала мне Михаила Кузмина, а я ей – Ольгу Берггольц. После войны она собиралась вернуться вместе со мной в СССР. Я был счастлив. А потом я погиб…
Но я жив. Значит, это всё было не со мной. Я из штата Оклахома, мой отец помер с голода, когда банк отнял у него ферму в период Великой депрессии и он сдуру отправился искать заработок в Нью-Йорк. Потом еще дядя скапустился – от хренового алкоголя. Мы считали себя полным говном и мы им были. Но во время мировой войны оказалось, что многое изменилось. В Европе и Азии плохо, а у нас хорошо. Мы – сыты и веселы, мы – герои в ладной униформе, которые побеждают всех плохих парней. Мы так здорово вдели Германии, засунув ей по самую матку. Некоторые, правда, говорят, что она была уже несколько обессилевшей и лежала перед нами, раздвинув ляжки. Но ведь злодейку и добивать приятно. Пока я лопал бананы, которыми нас заваливали латиноамериканские плантации «Юнайтед Фрут», мой двоюродный брат старательно бомбил немецкие города. Он говорил, что когда немцы брызнули из Дрездена, превращенного в огромный крематорий, наши охотились на них, пикируя на автомашины и паля на бреющем по толпе; ну, как наши предки лупили из винчестеров по стадам бизонов.
Потом объявилось еще много плохих парней, которые хотели отнять у нас нашу собственность, наших жен и нашу веру в Господа. Однако я вовсе не торопился в Корею, зачем это надо, если русские МиГи щелкают наши F-80 и F-84 как семечки. Мне неплохо служилось в Германии, на авиабазе в Бюхеле. Брунгильды уже не отдавались нам за пару капроновых чулок, но несколько подарков – бикини там, нижнее белье с намеком, косметика – и она уже закидывает тебе ножку на плечо на заднем сидении даже самого ржавого «бьюика». Но потом какая-то пергидролевая фея из Пентагона, да заболеет она навеки триппером, переложила мои документы из одной стопки в другую, и понеслось. Сперва переподготовка на «Сейбрах» в Калифорнии, база «Эдвардс», там я еще и «залетел» – женился на образованной шатенке из Беркли, затем тренировочные полеты на Окинаве, авиабаза «Кадена», и вот уже на меня с надеждой смотрит дядюшка Ли Сын Ман…
В тот день, перед вылетом с базы Кимпо, у меня было нехорошее предчувствие. Мы вроде защищаем наших жен от косоглазых комми, а я сутки провел в тесной компании двух похоже несовершеннолетних кореянок. Мы защищаем нашу собственность, а они вынуждены были продавать мне