Остановка «Цунами». Сергей Гурин
но для перевозки людей он был мало приспособлен. В довольно вместительном трюме имелись наспех сколоченные двухъярусные нары, расположенные на небольшом расстоянии друг от друга. Многие, как и Гордеевы, ехали семьями, и женщины пытались сделать хоть какую-то видимость уюта. Все спальное пространство трюма пестрело разноцветными простынями, скатертями и даже платками, служившими ограждениями от глаз соседей по нарам. В дальнем углу размещался металлический короб с выходящей из него наверх трубой. Вахтенные, производившие уборку помещения, называли сооружение по-флотски гальюном. С тех пор у Стасика слово «гальюн» ассоциировалось с чем-то грязным и плохо пахнувшим. Надо отдать должное, большинство взрослых переселенцев предпочитало, отстояв очередь на верхней палубе, уединиться для удовлетворения своих естественных потребностей в судовом туалетном помещении. Кроме того, у пассажирского помощника капитана можно было записаться на посещение душевой. Пожалуй, на этом все удобства и заканчивались, если не считать судового буфета, в котором без ограничения отпускали разве что только кипяток. Из трюма на палубу вела крутая двухсекционная лестница, по которой детворе строго-настрого запрещалось передвигаться одним.
Туман начал рассеиваться, и стали видны очертания острова. На берегу виднелись серые одноэтажные сооружения, деревянный пирс. Левее от зданий берег местами обрывистый и скалистый, правее окаймлен песчаным пляжем, в нескольких кабельтовых[2] от берега из воды выступали рифы. От пирса отошел небольшой катер, тащивший за собой на буксире несколько японских кунгасов[3] «кавасаки». На корме каждой лодки находился японец с длинным веслом в руках. Весло-юла действовало как рыбий хвост, завинчивая воду, тем самым придавая движение плавсредству в нужном направлении. Еще в древности на Востоке «юление» или «галание» натолкнуло людей на изобретение гребного винта.
– А где у нас Толька пропал? – вспомнил про брата Георгий, – скоро выгружаться будем, а его нет.
– Так он же с Антониной еще с вечера куда-то умотал.
Наталья все плаванье была в курсе любовных похождений деверя[4]. На пароходе Анатолий познакомился с чернявой дивчиной из-под Воронежа и практически все время проводил с ней.
Подошел катер с кунгасами и пришвартовался по правому борту судна, после чего началась выгрузка. На палубе расстилали сетку, сплетенную из просмоленных канатов толщиной с руку взрослого человека, и в нее складывали чемоданы и узлы переселенцев. Затем судовой кран стягивал сеть за четыре конца, образовывая громадную «авоську»[5], и приподнимал ее над палубой. Со всех сторон за канаты цеплялись люди, после чего следовала команда «вира», и «авоська» перемещалась на кунгас. Здесь ее разгружали, и операция повторялась с новым грузом. Когда очередь дошла до Гордеевых, Георгий прижал своим телом сына к сетке с вещами, чтобы он не свалился, когда их переносили на кунгас. Вся процедура занимала немало времени и была небезопасной. Катер не раз курсировал между берегом и