Под лаской плюшевого пледа. Марина Цветаева
p>Глазами хмурыми немых окон
На лица сонные, от стужи алые,
Что гонят думами упорный сон.
Покрыты инеем деревья черные, —
Следом таинственным забав ночных,
В парче сияющей стоят минорные,
Как будто мертвые среди живых.
Мелькает серое пальто измятое,
Фуражка с венчиком, унылый лик
И руки красные, к ушам прижатые,
И черный фартучек со связкой книг.
Проснулась улица. Глядит, угрюмая
Глазами хмурыми немых окон.
Уснуть, забыться бы с отрадной думою,
Что жизнь нам грезится, а это – сон!
Март 1908
Книги в красном переплете
Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Не изменившие друзья
В потертом, красном переплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тотчас же к вам, бывало.
– Уж поздно! – Мама, десять строк!..
Но, к счастью, мама забывала.
Дрожат на люстрах огоньки…
Как хорошо за книгой дома!
Под Грига, Шумана, Кюи
Я узнавала судьбы Тома.
Темнеет… В воздухе свежо…
Том в счастье с Бэкки полон веры.
Вот с факелом Индеец Джо
Блуждает в сумраке пещеры…
Кладбище… Вещий крик совы…
(Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
Приемыш чопорной вдовы,
Как Диоген, живущий в бочке.
Светлее солнца тронный зал,
Над стройным мальчиком – корона…
Вдруг – нищий! Боже! Он сказал:
«Позвольте, я наследник трона!»
Ушел во тьму, кто в ней возник,
Британии печальны судьбы…
– О, почему средь красных книг
Опять за лампой не уснуть бы?
О, золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О, золотые имена:
Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!
<1908–1910>[1]
В Париже
Дома́ до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.
Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас.
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана,
Как там, в покинутой Москве.
Париж в ночи́ мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый привет.
Там чей-то взор печально-братский,
Там нежный профиль на стене.
Rostand, и мученик Рейхштадтский,
И Сара – все придут во сне!
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.
Июнь 1909
Париж
Плохое оправданье
Как влюбленность старо,
как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь,
превращает наш храм.
О мучительный стыд
за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!
Утонула в заре голубая,
как месяц, трирема,
О прощании с нею
пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает
наш сад из Эдема…
Как влюбленность – старо!
Только ночью душе
посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу,
от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь,
про нежное чудо:
Свет и чудо – враги!
Твой восторженный бред,
светом розовых люстр золоченный,
Будет утром смешон.
Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром – мудрец,
будет утром – холодный ученый
Тот,
Даты, заключенные в угловые скобки, являются предположительными.