Рифы судьбы. Ирина Егорова
– Но зачем? Мне и здесь хорошо.
– Пойми, это такая тренировка. Чтобы душа росла, ей нужно напряжение и… распряжение, зарядка и разрядка.
– Что же там можно делать? Ведь всё это полная нелепица…
– Да, но там оно считается логикой и… Люди называют это законами природы и изучают.
– А как же там можно что-то изучать, когда всё вокруг плотное и тяжёлое? И к тому же сам ты плотный и тяжёлый? И каждый шаг порождает всякие последствия – плотные и тяжёлые?
– Да, да, именно так, но поверь: то, что тебе предстоит – тоже своего рода форма жизни. И многие настолько привыкают к ней, что даже держатся за неё.
– За что же там держаться? Ведь это мука – быть таким неповоротливым и неподъёмным: ни полетать, ни создать свои пространства-мысли.
– Ну, полетать там, конечно, не очень-то придётся, разве что… на таких специальных приспособлениях… А создать свою мысль – это у них тоже есть. Да и пространство тоже! Правда, на это, как правило, уходит почти вся жизнь, да и пространствишко, сказать по правде, зачастую совсем малюсенькое… как его там… А! Дом называется… Так вот, они ещё очень гордятся его крепостью… и долговечностью.
– Крепостью? Долговечностью… ха-ха-ха! У них у самих-то жизнишки… – пшик! – и нету. Всё рушится. Все тела, ну, которые из материи, не успеют создаться, как тут же в них начинается распад. Чем же тут можно гордиться? А время! Надо же такое выдумать! Ведь оно же всегда только и делает, что проходит!
– Ладно, ладно… окунись сперва, освойся, а потом и накритикуешься всласть. Вот народ!
– Я вообще не понимаю, как там можно жить? Да и стоит ли?
– Стоит, стоит! Чего тебе волноваться? Ты ведь будешь просыпаться сюда каждую ночь. Без этого, конечно, трудно было бы там удержаться: слишком большие перегрузки. А тут полетаешь и расправишься как следует, разомнёшь отсиженную в теле душеньку. Так что не бойся, будем видеться часто. Да там и не просыпаясь можно иногда заглядывать сюда. У некоторых получается. Чаще всего от любви, особенно если умудряются стихи, знаешь, писать, картины, музыку. Представляешь: ты как бы там, а на самом деле – весь тут… ну, разве что тело…
– Да, вот, кстати, о теле. А может, не надо?
– Ну, вот ещё – «не надо»! Трудно будет – меня помяни, я всегда рядом. Давай-ка, давай, не упрямься. У-у-у! Оно там уж заждалось совсем, тело твоё. Так что, мой маленький, зажмурь поскорее свою бессмертную душеньку и ныряй – туда, в сон, на Землю.
– А может, как-нибудь?..
– Ныряй-ныряй, не бойся. Ты и оглянуться не успеешь, как снова пора будет сюда возвращаться. Ещё во вкус войдёшь, упрямиться начнёшь, цепляться. Знаю я вас… ох, народ!
– Но зачем?! Ой! Ты чего пихаешься? А-а-а-а… уа! уа! уа!
– О! Получилось! Ну, с Богом!
А!.. Вспомнила… у меня наверняка было совсем не так, как у них. Точно, всё было… как раз наоборот: это я убеждала, что мне надо, надо родиться во что бы то ни стало! Да! У меня была слишком высокая вероятность не родиться!
Мой папа очень настаивал, чтобы мама от меня избавилась. Тогда это было запрещено и проделывалось только тайно, на дому. Уже ушли домашние. Папа увёл погулять моего братика. Акушерка прокипятила инструменты и чуть было не принялась за дело. Но, к счастью, мама ужасно боялась боли. Её стало так трясти, что акушерка наотрез отказалась от кровавых замыслов и посоветовала меня рожать.
И я сделала это – я родилась, как утверждают очевидцы, такой радостной, такой счастливой, как будто сам факт рождения стал для меня крупнейшим выигрышем в истории человечества.
Возможно, именно этот первый опыт дал мне немалый заряд жизнерадостности. Спасибо за это моим родителям. Когда в детстве я спрашивала у мамы о чём-нибудь невозможном, а она мне объясняла, почему этого никак не может быть, я её внимательно выслушивала, а потом говорила: «Ну, да, понятно. Ну, а если…» Дальше снова следовало объяснение, ещё более исчерпывающее, на что я снова говорила: «Ну, а если… всё-таки… а если!..»
Понимаю: то, что сейчас скажу, непопулярно, и я в абсолютном меньшинстве. Но я люблю жизнь. Видимо, у меня это врождённое. И подозрение, что невозможное на самом деле очень даже может быть, не даёт мне покоя всю жизнь.
Всё, что я пишу, несомненно, плагиат. Просто я давно преклоняюсь перед Божьей драматургией. А Он всю жизнь ставит для меня такой спектакль, что невозможно удержаться, чтобы не пересказать его – хотя бы чуточку! – своими словами. Так мальчишки иногда взахлёб, самозабвенно пересказывают своим дружкам боевики: «…и тут он – ту-ду-дуду-ду, паф! Паф!.. А этот – дуфф-дуфф!.. Пах-пах-пах-пах-пах-пах-пахх!!»
Я прошу прощения у своих партнёров по этому спектаклю, но они так блистательно исполняют свои роли в руках Божественного Режиссёра, что умолчать о некоторых из них совершенно не представляется возможным. Единственное, что может оправдать мою избыточную откровенность, – это то, что я, в общем-то, никого не сужу. По крайней мере, пытаюсь. Ведь казнить или миловать – это право исключительно Создателя. И ведь прощает же Он всех нас, в конце концов, и терпит!