Время красного дракона. Владилен Машковцев
анду.
В редакции у телефона сидел поэт Василий Макаров. Он спокойно и терпеливо разъяснял обеспокоенным гражданам:
– Мертвую бабку из морга могли похитить хулиганы-шутники. Летающую в корыте девушку я видел сам, но не удивился. В эпоху техники и науки не так уж трудно ночью, при помощи кинопроектора, изобразить на облаках любую картинку. Так что не волнуйтесь, товарищи. Мы разберемся, проанализируем сигналы и факты, ответим в печати с партийной серьезностью, с научным обоснованием.
Сознательные граждане, члены партии и комсомольцы, бригадмильцы и служащие госучреждений соглашались с авторитетными пояснениями. Но темное, несознательное большинство: землекопы, спецпереселенцы, мещане, бывшие графы, ссыльные профессора, царские повара, махновцы, толпы баб и мужиков, вербованный люд – не обращались за разъяснениями ни в редакцию газеты, ни в горком партии, ни в НКВД. Нормальный, обыкновенный человек говорит о происшествиях с друзьями, соседями, знакомыми – в очередях за хлебом и постным маслом, у водопроводных колонок, на базаре. Поэтому и витали в воздухе возгласы и шепотки:
– В стране голод, люди мрут тыщами. Не зазря труп старухи из моргу украли. Изрубят мелко трупу сечкой в корытце и пустют на пирожки с мясом.
– Бают, бабка колдуньей была?
– Брехня! Старуху запытали клещами в подвале НКВД. Энти ж чекисты и выкрали трупу из ледника, штоб концы в воду.
– А кто ж в корыте летал ночью?
– Надежда Константиновна, Крупская.
– Господа, будьте осторожнее. В толпе шныряют переодетые офицеры госбезопасности, фискалы, сексоты.
– Но ить кто-то ж порхал ночью по небу в корыте…
– Мабуть, шпионка японская.
– Нда, шпиенов развелось – тьма!
– А враги народа што вытворяют? Шахты взрывают, хлеб жгут, паровозы опрокидывают. Всю страну разорили!
Базар как зрелище и действо всегда колоритнее, острее и выше любого театра. На базарной толкучке за какой-нибудь час можно увидеть сотни сюжетов, коллизий, судеб, характеров. И все это движется, кружится, говорливо гудит, цветет одеяниями и ликами, ужасает страхолюдными рожами, контрастами нищеты и роскоши, подвигает к состраданию, высекает искры идей.
Базар прекрасен не токмо многообразием, но и свободой. Здесь люди не признают политических и экономических постулатов, не испытывают никакого уважения к вождям и руководителям, нарушают законы. Люди что-то покупают и продают, ищут редковинку, слоняются без дела, обманывают и крадут, проклинают местную власть, ковыряются в ливере, трясут тряпками, пригодными в лучшем случае для чучел. И нелепицы базара вечны, а загадки – умопомрачительны и непостижимы.
Где, боже, армячный, задрипанный мужичонка взял подшипники от английского танка? И кто же их купит? Цыган предлагает портрет Льва Троцкого в окладе старинной иконы. Бледная дама в шляпе, явно из бараков, где живут ссыльные, тщится обменять янтарную брошь на кулек с горохом. Бабка продает ведро крупного ячеистого кокса, будто кокс у нее в огороде растет – вместо картошки. У деда с бородой Маркса – дюжина тапочек, подошвы которых выкроены из прорезиновых приводных ремней. На рогоже лежит куча радиодеталей, умельцу можно собрать из них космический телескоп. А как соблазнительно блестят сковородки, отлитые из поршней. Известь и огненная охра в кулях. Гайки на прилавке, как финики. Напильники и сверла – в избытке. Кровати сварены из водопроводных труб, покрыты краской голубой, увенчаны бронзовыми шишками. Старуха козу на базар притащила. Мальчишки водой холодной торгуют, кричат:
– Семечки каленые, огурцы соленые, холодная вода! Приходите, пейте воду, господа!
Мордастый дядька бритвы точит, предлагает смесь таинственную для выведения пятен, басит на всю толкучку:
– Есть такая химпаста!
У него же и морская свинка есть, которая билетики из ящичка вынимает. А в билетиках все судьбы предсказаны, богатство и счастье наобещано, любовь и дальняя дорога, дом казенный. На жердяном заборе возле дощатой уборной висят ковры с лебедями-уродцами. И полинялый лозунг над входом в пивнушку: «Комсомольскую домну – досрочно!» Чудак, по прозвищу Трубочист, ходит в шляпе-цилиндре, как буржуй. А рядом с ним нищий, похожий на Владимира Ильича Ленина. На одной ноге у оборванца – лапоть, на другой – новая галоша. Но по облику, по лысине – вождь мирового пролетариата.
Фроська Меркульева на базарном бугре потряхивала перед толпой голубыми шелковыми рейтузами с крупными кружевными оборками. Женские панталоны были так велики, что их можно было свободно натянуть на водовозную бочку. Но изделие поражало изяществом швов и отделкой, заграничной печаткой, тонким ароматом духов. Фроська выменяла рейтузы за четыре ковша пшена в бараке, где жили царские повара, работающие землекопами на строительстве коксохима.
– Панталоны из гардероба императрицы. Новенькие, парижской фирмы, – доверительно пояснили Фроське.
Из каждой штанины голубых панталонов могла получиться модная юбка. Но шелк показался девице тонким и на свет – неприлично прозрачным. Да и душа рвалась на базар: