Судьба и другие аттракционы (сборник). Дмитрий Раскин
как они дублируют нас.
– Я сказал, что хотел бы такой предыстории, которую вы пытаетесь лепить из этой вашей омеги, – сказал Глеб. – Но не вместо истории.
– Ты так и не понял, – вздохнул Снайпс.
– Это ваше желание создать мир, метафизика которого сумеет то, чего ей так мучительно, так беспощадно не удалось в человеческом нашем бытии… Но вы же не текст создаете, а пытаетесь лепить из нуклеинового праха! Да, я не дорос до собственных проповедей непредсказуемости, свободы и безосновности, вы хорошо поймали меня. Но в вашем праве махать генномодифицирующим скальпелем я сомневаюсь. То, что вы сделали с альфой, не искупить грядущим миром омеги, каким бы он ни был.
– Я знаю, – кивнул профессор. – И сделал это в полноте знания.
– Как вы сказали: смесь из жажды добра и света, демиургического ража и всегдашней нашей человеческой жалости к самим себе? Вы стали ее заложником, попали в такую ловушку.
– Да, попал.
– И что? Пришлось стать Богом?
– Поначалу, да.
– А потом? Стойте. Я понял! Не Творец, не Господь, но измучившийся, уставший, отчаявшийся человек творит мир омеги от безысходности.
Профессор Снайпс промолчал.
– Только с чего вдруг безысходность? – продолжал Глеб. – Вы же человек эпохи, когда человечество достигло немыслимых высот и не только в технологиях, но и в смысле гуманности, счастья, добра. Преодолело собственную историю, искупило ее.
– Ладно, Глеб, – сказал профессор, – наверное, на сегодня хватит.
Он встал, подал руку. В его улыбке, в рукопожатии кроме усталости, снисходительности к Глебу, на этот раз не показной, не театральной, была жалость, опять же не показная – профессор думал, что Глеб не заметил.
Какое счастье стоять под душем. Если б еще можно было и не думать.
Бар был почти что пуст, только пара бутылок «мартини» и коньяк. Он вынул, поставил на стол бутылку коньяка 2231 года. Кто бы мог подумать. Двести пятьдесят лет с лишним. Только в бутылке, насколько он читал, ни коньяк, ни вино уже не доходят (это так называется, кажется). Первая рюмка показалась благодатной.
– Леб. – У раскрытого окна его гостиной стояла Мария. – Как дела?
– Всё в порядке, – усмехнулся Глеб.
– Я, – Глеб обратил внимание, она называла себя не в третьем лице как утром, а в первом. – Я с работы.
– Что?
– Из лаборатории.
– Зайди ко мне.
– Зачем?
– Будем есть пудинг.
Глеб вспомнил про тот утренний, что так и не пошел за завтраком.
– Кем ты работаешь? – Глеб поставил перед ней огромной кусок пудинга и налил ей чаю.
– Подопытным кроликом.
Глеб не сразу сообразил, что она шутит. И почему тогда на станции сомневаются насчет того, что она гомо сапиенс?
– Меня исследуют. – Мария наслаждалась пудингом. – Берут анализы.
– А опыты с тобой проводят? – вкрадчиво спросил Глеб.
– Это