Мой любимый призрак. Городские мифы. Любовь Сушко
ужин, ставила его на широкий подоконник. Он, медленно пережевывая пищу, рассказывал о том, что же произошло, и обязательно поворачивался к ней. Ему было важно чувствовать ее и видеть, что она по этому поводу думает. Она стояла за его спиной, отперевшись на спинку кресла, и говорила о том, что происходило в ее жизни и то, о чем она размышляла и писала. Они любили обсуждать какую-нибудь эпоху князя Святослава или Всеволода, так, словно только что оттуда и вернулись. Эпоха для них была живой, на фоне черного ночного неба и строительства нового дома.
Глава 21 Люди или призраки?
Темнота подводит зрение. А тогда мы видим того, кого хочется видеть. И только одного желаешь, чтобы продлилось очарование.
– Андрюша.
Лиза испугалась собственного голоса, так странно громко прозвучавшего там, и так страшно стало.
– Ты хочешь, чтобы он вернулся, – спросит тот, – кто был в кресле.
Его гибкие длинные пальцы, рубин кольца казался черным. А почему собственно рубин. Это все романтика, навеянная стихами расстрелянного поэта, да что она сегодня все про расстрелы. Причем здесь адмирал и поэт. Он никогда ей не снился. Но он тоже был расстрелян где-то во взбунтовавшемся Питере.
– Зачем ты пришел, почему мне снился адмирал?.
Ее непрошеный гость был немногословен всегда, отдельные слова, которые он почти не связывал в предположения, для филолога странно слышать такую речь. Ей приходилось вслушиваться и гадать, что же там на самом деле происходило, о чем он думал. Угадать это было невозможно, в третью ночь она уже знала это.
– Расстрел, ты думала о нем, забыла о третьем расстреле.
– Это о чем.
Лиза страшно побледнела и отстранилась от кресла. Она и не заметила, что стояла, оперившись на него, как когда-то с Андреем. А не слишком ли близко на этот раз она была к Незнакомцу. Совсем страх потеряла.
– У палачей были дети и внуки. Иногда, они тоже становились ими.
– Что ты говоришь.
Лизу больно, но запоздало резануло «ты» с которым она к нему обращалась. Что за дичь такая. Даже со школьниками, входя в чужие, а не свои классы, она не позволяла себе такого.
– Все нормальное, пустое вы сердечным ты, как это у классика.
Тогда она поняла, что он спокойно читает ее мысли, и ей стало жутко от этого открытия. Такой ужас она испытывала, когда видела покойников.
– Расстреляна была семья императора. И я был там.
Строки романа о том, что Люцифер был на распятии Христа, в каком-то новом варианте рождались и существовали рядом с ними. Как же все перепуталось: адмирал, поэт, император, распятие того, чужого бога. Маргарита, которая спокойно отпустила, своего Мастера, хотя он нуждался в ней, но он никогда ни о чем просить не стал бы. И внешне он сегодня так же весел и обаятелен.
– Ведь ты пришел рассказать мне не о расстреле этих троих, каждый