Пчелы мистера Холмса. Митч Каллин
сказал я. – Я не уйду, пока ты не объяснишься. Как давно это началось? Я настаиваю. Зачем ты это делаешь? Мадам Ширмер известно, чем ты занимаешься?
Она не могла смотреть мне в глаза. У нее был вид человека, попавшегося на страшной лжи. И с ее губ сорвался неожиданный и холодный ответ.
– Да, – сказала она. – Мадам Ширмер известно, что я делаю. Она помогает мне, Томас, – ты сам все для этого устроил. Доброй ночи, милый.
После этих слов она захлопнула дверь и заперлась изнутри.
Я был взбешен, мистер Холмс. Как вы понимаете, я сошел вниз в возбужденном состоянии. Слова моей жены, сколь бы туманны они ни были, привели меня к одному-единственному заключению: не музыке обучала ее мадам Ширмер, и, в любом случае, она побуждала Энн отправлять этот противоестественный обряд в мансарде. Положение непростое, особенно если мои допущения были верны, но я понимал, что правду узнаю лишь от самой мадам Ширмер. Я намеревался в тот же вечер пойти к ней на квартиру и поговорить обо всем. Но, успокаивая нервы, я выпил вина – куда больше, чем следовало, почти всю бутылку. Поэтому я не мог явиться к ней ранее следующего утра. Но, когда я пришел к ней, мистер Холмс, не было человека трезвее и решительнее меня. Мадам Ширмер едва открыла дверь, как я выложил ей все, что было у меня на душе.
– Какому вздору вы учите мою жену? – потребовал я ответа. – Я хочу, чтобы вы растолковали мне, зачем она разговаривает с нашими нерожденными детьми, – и не притворяйтесь, будто ничего не знаете, потому что Энн рассказала мне довольно.
Повисло тягостное молчание, и она помедлила, прежде чем заговорить. Затем она пригласила меня войти, и мы сели в гостиной.
– Ваша жена, герр Келлер, это есть измученная, несчастная женщина, – сказала она. – Эти уроки, которые она берет у меня, они не очень ее интересуют. Она всегда думает о детях – несмотря ни на что, только о детях, и в детях все дело, нет? Но, конечно, вам нужно, чтобы она играла, а ей нужны дети, и я делаю кое-что для вас обоих, правильно? И теперь она играет очень красиво. Я думаю, она стала счастливее, а вы?
– Не пойму. Что такого вы сделали для нас обоих?
– Ничего слишком сложного, герр Келлер. Дело, понимаете ли, в природе стаканов – в отзвуках божественной гармонии, – я учу ее этому.
Вы не представляете, какую бессмыслицу она понесла после этого.
– Хорошо представляю, – сказал я. – Мистер Келлер, мне в общих чертах известна необычная история этого инструмента. Когда-то с ним связывали некоторые тревожные происшествия. Это вызвало в Европе панику и повлекло за собою упадок популярности гармоники. Поэтому увидеть ее – не говоря о том, чтобы услышать, – случается весьма редко.
– Какие тревожные происшествия?
– Всякие, от нервного расстройства до мучительной угнетенности, также – семейные ссоры, преждевременные роды и ряд смертельных случаев, даже судороги у домашних животных. Без сомнения, ваша мадам Ширмер знакома с полицейским распоряжением,