Я напишу твою жизнь. Ирина Блинцова
о секунд. Стук. Тишина. И громкий плач моего ребёнка. Первая мысль, которая мелькнула тогда – «я не успела почитать книгу». И только потом сознание включилось, и я бросилась смотреть, что с моей девочкой. Всё было в порядке. Камень прошёлся по касательной и, скорее всего, она проснулась только от громкого стука. Мне кажется умение чувствовать, умение осознавать происходящее ко мне так и не пришло. Его никогда не было. Я всегда подавляла чувства и эмоции.
1987 год. Олечка. 5 лет.
– Мама, мамочка вернулась!
Босоногая девочка кинулась навстречу матери. Женщина устало шагала вдоль тропинки. В руках она несла две сумки с продуктами. Платье тёмно-изумрудного цвета, сидело точно по фигуре – не зря две ночи она провела без сна, обновляя гардероб.
– Мамочка!
Кудряшки девочки рассыпались по плечам от бега, маленькие ручонки обхватили мать за ноги. Вздёрнутый носик жадно вдыхал знакомый запах: свежего хлеба, пота, духов «Красная Москва». Последние Олечка украдкой наносила себе за мочки ушей, как мама. В эти минуты казалась себе ужасно взрослой и важной.
Женщина опустила сумки на землю. Обхватила мозолистыми руками растрёпанную головку, наклонилась и поцеловала дочь в макушку.
– Олька, ты чего босиком опять? Вот чертёнок. Дождь прошёл, лужи какие, да у тебя ноги до подколенок все в грязи. Беги домой. Сейчас же мыться! Скоро ужинать будем.
Девочка снялась с места, как оленёнок, потревоженный хрустнувшей веточкой. Унеслась далеко вперёд, хлопнула калиткой в заборе.
Мать подняла сумки и с нежной улыбкой тяжело пошагала следом.
2017 год
Когда я узнала, что беременна, смотрела на две полоски теста и чувствовала, как внутри меня разливается солнце. Тихая радость вперемешку с некой тревожностью поселилась в душе.
Когда маленький розовый комочек мягко шлёпнули мне на живот, я не могла поверить, что это мой ребёнок. Я видела, как она двигала крошечными пальчиками, смотрела на меня огромными глазами и осознавала – вот я, тридцатилетняя женщина, дала жизнь новому человеку. Он вырос внутри меня, а сейчас лежит сверху. Это было странное чувство, как будто это происходит не со мной, я просто герой фильма или книги, и по сценарию сейчас должна родить дочь.
Последующие два месяца я провела на автомате: накормить, помыть, покачать, повторить. Я осторожно прислушивалась к тому, что испытываю к ребёнку. Но кроме высокой ответственности ничего не могла нащупать.
Любовь приходила крадучись, день за днём, ночь за бессонной ночью. Однажды, когда я легко погладила крохотный кулачок перед тем как уснуть, пальчики крепко обвили мой палец и не собирались отпускать. В этот момент я поняла – я мама. Нежность, колючая, суровая нежность кольнула в самое сердце, я заплакала. Я впервые плакала от любви. От любви к дочери.
1994 год. Олечка. 11 лет.
«Она меня за дуру считает? Неужели думает, что я не понимаю, что это не случайность». Оля с силой стучала в дверь веранды. Та не поддавалась. «Ушла покурить, а меня закрыла, чтобы я не увидела. Сколько можно обманывать. Я же чувствую запах».
Девочка не впервый раз ловила мать за странными движениями. Та что-то прятала за спиной или в кулаке. Неуловимый запах сигарет выдавал запретное – мама курила. Это было так стыдно, так непереносимо больно. Нет, не то, что мать курила. То, что скрывала, обманывала, не хотела поговорить с ней. И сейчас вот так подло закрыла на задвижку – сделала вид, что не увидела дочь.
Оля стиснула кулаки, слёзы-предатели потекли по щекам, в носу стало влажно и щекотно. С той стороны двери послышались тяжёлые шаги. Слёзы мгновенно высохли, разум прояснился. Оля спрятала неприятные чувства и мягко постучала в дверь.
– Мам, открой меня.
– Ой, а я не увидела тебя, закрыла и ушла в огород.
Противный запах табака исходил от пальцев и волос матери. Оля пожала плечами и выбежала во двор из своего неслучайного заточения.
2017 год.
Любовь к ребёнку ошеломила меня. Я не могла надышаться дочерью, не отпускала ни на минуту днём, ночью она оставалась рядом. Нарушился сон, появились странные мысли. Например, я чистила картошку длинным острым ножом, прикладывала лезвие к запястью, легко проводила по коже, оценивала оставленный след. Потом возвращалась к приготовлению еды и игре с дочкой.
Мы часто гуляли, потому что сидеть дома было невыносимо. Дочь спала редко и только у меня на руках. А если не спала, то орала громко и невыносимо пронзительно. В моменты особой чувствительности я затыкала уши, уходила в ванную, пускала струю воды на дно акриловой ёмкости и слушала её шум. Советы в стиле «спи, пока спит ребёнок» раздражали своей бестолковостью. Я не могла спать. Я очень хотела, но не могла. Я могла всю ночь просидеть рядом с дочерью, рассматривая её черты: ушки, ещё покрытые пушком, носик, губки, сложенные аккуратным бантиком. В такие моменты сердце заливалось нежностью, а на щёки просились слёзы. Я любила свою дочь. Любила до дрожи, до беснования, до исступления.
1995