.
ы, чем он!
– Девочка моя, но разве не слышала ты, как твой брат, достойный Рашид-эфенди, рассказывал, что твой избранник нечист на руку? Что он азартен и может проиграть все, даже собственные шаровары?
– Это все слова завистников, матушка! Он просто очень везучий, и мне повезет, если я буду рядом с ним!
– Малышка, до меня доходили слухи, что он сватался к молодой вдове ювелира, Джамиле-ханым. Говорили, что она приняла его предложение, что готовилась свадьба, что ханым пустила его жить в свой дом…. Но всего за два дня до торжества недостойный, о котором ты сейчас так хлопочешь, сбежал от ханым, обобрав ее до нитки! И котел с горячим пловом из печи прихватил, шакал!
– Не смей так говорить о моем любимом, мама! Он самый лучший! Да, я знаю, что он убежал от старухи Джамили! Почувствовал, что она собирается его отравить. А денег он вовсе не брал, ни одного золотого, – все деньги глупая вдова пустила в дело и даже пожалела сотню дирхемов на парадное платье моему красавчику!
Мать не верила собственным глазам, не верила своим ушам. Никогда еще ее дочь – почтительная и разумная Хусни – так горячо не спорила с ней, никогда еще не пыталась отстоять многочисленные, как ей казалось, достоинства своего любимого. Увы, мать знала цену этому негодяю. И слухов о нем ходило предостаточно, да и собственные глаза почтенной ханым еще не подводили ее – она отлично видела, как скользит по коврам и полкам с посудой жадный взгляд избранника ее дочери. Видела, как юноша с интересом оглядывает сундуки, не решаясь пока притронуться к ним. Видела, как пожирает глазами этот презренный камни и золотые накладки на оружии. Видела, увы, что без всякой любви и радости взирает он на свою невесту. Матери даже иногда казалось, что она слышит, как этот шакал подсчитывает выгоды от женитьбы на дочери уважаемого кади.
– Ох, доченька! Твой избранник, конечно, красив… Но не о нем я сейчас хотела говорить. Меня пугаешь ты, пугает твоя слепая вера в него, пугает твоя любовь. Увы, это больше похоже не на чувство, которое сделало бы честь любому человеку, а на любовь Хасана Басрийского…
Дочь с удивлением посмотрела на озабоченное лицо матери.
– Любовь Хасана Басрийского? А чем она так страшна?
– О, малышка. Она страшна тем, что отбирает у человека разум и ведет его к самому краю пропасти…
– Расскажи об этом, мама!
– Ну что ж, – проговорила почтенная ханым, – слушай. Было это в те давние уже времена, когда далекой и спокойной страной Ал-Лат правил Темир Благородный…
Макама первая
Было это в те давние времена, когда далекой и спокойной страной Ал-Лат правил Темир Благородный. Цвела под рукой мудрого царя страна Ал-Лат, радовался и гордился своей новой родиной и Рашид, визирь. И было у Рашида два сына. Старший, Бедр-ад-Дин, стал правой рукой наместника в далекой Александрии – городе, что гордо идет сквозь века и царства[1]. Младший же, Хасан, в эти дни встретил свою семнадцатую весну.
Увы, не радовался успехам своего младшего сына Рашид-визирь. Ибо почтенный царедворец, как положено любому отцу, хотел вырастить из Хасана продолжателя своего дела, политика и царедворца. Хасан же родился с душой, открытой прекрасному. И его куда сильнее привлекали музыка и рисование, чем история и бесконечные свитки сводов законов.
Вот и сейчас он, вместо того чтобы слушать своего наставника, монотонно сравнивающего древние кодексы Хаммурапи и изобильные до одури законы сопредельных стран, увлеченно рисовал крошечных пичуг, что резвились в листве тополя прямо за окном. Наставник же, увлекшись правовой коллизией, насчитывающей уже не одно тысячелетие, не обращал никакого внимания на учеников.
И в этот миг распахнулись двери и вошел визирь Рашид. Ему хватило одного лишь взгляда, чтобы понять, что происходит. Вернее, чтобы понять, что ничего не происходит. Что сын рисует, а не внимает почтенному учителю. Что учитель заслушался собственной песней, как соловей, и перестал обращать всякое внимание на происходящее в классной комнате. Он не заметил даже прихода сурового визиря.
Еще несколько минут в комнате слышались непонятные непосвященному слова об уложениях, праве властителя и свободных гражданах. Лишь подняв глаза от свитка, учитель заметил, что его слушают не только Хасан и его друг Мехмет, но и сам Рашид. Причем лицо визиря холодно и сурово, а глаза мечут молнии.
– Да пребудет с тобой, о великий визирь, милость Аллаха всесильного во всякий день твоей жизни! – наконец поклонился учитель.
– Здравствуй и ты, мудрейший! – проговорил визирь, понимая, что сердиться надо не на наставника, а на нерадивых учеников. Вернее, на нерадивого ученика. Ведь друг и однолетка Хасана Мехмет, сын начальника дворцовой стражи, старательно записывал каждое слово почтенного учителя.
– Дети мои, – дрожащим голосом вновь заговорил учитель, – думаю, что теперь, после моих пояснений, вы поняли, в чем же суть установления справедливого закона и какими соображениями должен руководствоваться мудрый повелитель, если считает, что подданные его страны
О приключениях и судьбе Бедр-ад-Дина рассказывает книга «Красавец горбун».