Из жизни патологоанатома. Аркадий Абрикосов
денческие годы, когда я писал свою первую научную работу по патологической анатомии. Не скрою, что мне льстило подобное сравнение и хотелось ему соответствовать. Я очень люблю свою работу. Да, вот представьте, что патологоанатом тоже может любить свою работу. Скажу вам по секрету, что я не один такой. Без любви в нашем деле долго не протягивают, уходят в другие сферы. Работа у нас специфическая, к ней надо испытывать склонность и иметь соответствующий характер.
Тут, конечно, хорошо было бы вставить абзац о том, что я мечтал стать патологоанатомом с раннего детства, но на самом деле в детстве я мечтал стать хирургом, как мой отец. С этим намерением я поступал в институт и проучился с ним два первых года. А затем увлекся патологической анатомией, да так, что «изменил» хирургии.
В настоящее время я работаю в одной из крупных московских больниц. В какой именно – умолчу, да это и не важно, ведь все, о чем я вам расскажу, могло произойти в любой больнице.
– Тебе на работе не хватает писанины? – удивилась моя жена, застав меня в разгар творческого процесса. – Или, может, не дают покоя лавры Чехова и Булгакова?
Лавры тут ни при чем, и писанины у меня на работе предостаточно. Протоколы, заключения, справки и прочее разное. Но иногда в голову приходят мысли о жизни и смерти, которыми хочется поделиться с миром. А еще больше хочется рассказать миру о патологоанатомах и об их интересной и трудной работе, которую люди, далекие от медицины, считают очень легкой.
Общераспространенная версия такова. Врачи, которые занимаются лечением пациентов, ломают головы над диагнозами, подбирают нужное лечение, думают, сомневаются, ищут верные решения. Лечащим врачам нужно много знать и уметь логически мыслить, иначе они не смогут правильно диагностировать и лечить болезни. А у патологоанатомов все просто – разрезали да посмотрели. Большого ума для этого дела не требуется, да и знаний тоже. Сделал врач разрез, увидел в брюшной полости пищевые массы, а в стенке желудка – дыру и установил, что пациент умер от прободной язвы желудка. Или же увидел омертвевший участок сердечной мышцы и установил, что пациент умер от инфаркта миокарда.
На самом же деле причина смерти бывает ясна «с первого взгляда» лишь в одном-двух случаях из ста. В остальных случаях приходится вести сложный и тщательный поиск. Но даже если причина смерти понятна с первого взгляда, все равно нужно исключать другие вероятные причины. Так что не верьте «гениям» из сериалов, которые прямо у секционного стола, то есть в процессе вскрытия, выдают окончательные заключения. Настоящие патологоанатомы так не поступают. У секционного стола врач может высказать предположение, которое станет истиной только после подтверждения. Пациент с прободной язвой желудка может умереть и от инфаркта миокарда, и от кровоизлияния в мозг, и от тромбоэмболии легочной артерии, и от каких-то осложнений, вызванных неправильным лечением…
Есть простой тест, который показывает, насколько верно ваше личное представление о работе патологоанатома.
Назовите, пожалуйста, главный рабочий инструмент патологоанатома.
Почему-то я уверен, что большинство читателей сейчас подумали о секционном ноже и… ошиблись, потому что главным рабочим инструментом патологоанатома является микроскоп. За микроскопом я провожу втрое больше времени, чем у секционного стола. Вообще-то патологическую анатомию правильнее было бы называть патологической гистологией (гистология – это наука, изучающая строение тканей живых организмов). Мы же не просто смотрим на изменения в органах при вскрытии, как анатомы, мы изучаем эти изменения на клеточном уровне, как гистологи.
А знаете ли вы, что патологоанатом не только устанавливает причины смерти, вскрывая тела умерших. Он еще и проводит так называемые гистологические исследования – исследует образцы тканей, взятых у живых людей. Например, у человека обнаружили опухоль в желудке. Для того чтобы принять решение о тактике лечения, врач должен понимать, что это за опухоль, доброкачественная она или злокачественная. Во время гастроскопии (наверное, не нужно объяснять, что это такое) от опухоли «отщипывается» крохотный кусочек и отправляется на гистологическое исследование. Я рассматриваю полученный образец под микроскопом и выдаю заключение. Ошибаться нельзя. Одинаково плохо принять доброкачественную опухоль за злокачественную и наоборот.
Здесь пора ставить точку, а то я увлекся и незаметно для себя перешел к первой главе моих записок.
Кто такой патологоанатом и чем он отличается от судебно-медицинского эксперта?
Врачам «лечебных» специальностей часто приходится выслушивать рассказы малознакомых людей об их проблемах со здоровьем. «Ах, вы врач-кардиолог? Замечательно! Это просто чудо, что мы познакомились! Ведь у меня огромные проблемы с сердцем…». И так далее. В моей копилке жизненных анекдотов есть рассказ коллеги-гинеколога о том, как на свадьбе племянника соседка по столу битый час рассказывала ему о выделениях из влагалища. Коллега несколько раз пытался заткнуть этот фонтан красноречия, ссылаясь на то, что он сейчас не на работе и что подобные разговоры за столом неуместны, но собеседница всякий раз отвечала: «Нет, вы послушайте, это же так интересно!»