Поэтический конформизм. Владислав Михайлович Шуршалов

      Смеются тимпаны и флейты в лесу.

      В неистовстве топчут менады траву:

      Расставив певца ритуально останки,

      Над клочьями босо танцуют вакханки.

      Заплакали звери, цветы и деревья,

      Склонились над телом поэта Орфея,

      Дриады и нимфы рыдают, скорбя,

      Из ран отпила, насыщаясь, земля.

      Восстали туманы из горных щелей,

      Процессия духов лесов и полей

      Спускается плавно вдоль речки Гебра,

      Где плачет кифара по смерти певца.

      Про смерть говорят – одинокое дело,

      Но сонмище духов на гору летело,

      И всё нарастал их сомнический гул,

      Пока раздавалась мелодия струн.

      Душа отлетела и бросилась в тени:

      Среди асфоделий с любимой своею

      Блуждает по сумраку троп кифаред —

      Несчастный влюблённый, великий поэт.

      Идиллия образа, мысли, мечтанья,

      Соткал кто тебя из невидимых нитей?

      Художник устал от бесплодных наитий!

      Как рад, что прийти изъявила желанье.

      Я вижу сквозь окна искрящихся глаз

      Тревожное небо, морские просторы…

      Портреты твои во мне сеют раздоры —

      Нет красок таких, чтоб воскрес сей алмаз!

      Я пальцем водил по акриловой коже,

      Но разве сравнится бумага со сном,

      Где вместе с тобой, опьянённый вином,

      Кричал от любви, доводимый до дрожи?

      Сгорает фитиль, после тает свеча.

      За ними бесследно сгорит моя тога…

      Исчезнут портреты в мгновение ока

      Той девы, что мною была создана.

      Быть в центре восточной цикличности,

      Стать пагодой Русской клоаки.

      Культура по духу трагичности —

      В подъездах рисуют не маки.

      Собрать бы себя по кирпичику,

      Бойницы чтоб были и флаги.

      Принцесса с красивеньким личиком.

      Подвалы с бочонками браги…

      На деле осколки Пальмиры

      Впиваются пылью,

      Танцуют сатиры

      Средь знойной Сирийской пустыни,

      Пока ты Нагайной в квартире

      Отбросил атласное платье,

      Как кожу, с прекрасной «Изиды».

      Читаешь, сбиваясь, заклятье

      Под шёлковой тканью-эгидой.

      И кто-то, расставивший мины…

      Умело по телу…

      Коснулся – и взрыв!

      И все вперемешку картины

      Культуры «resistance passive».

      Планета, картонкой на нитке,

      Окрашена кисточкой в хаки —

      И tabula rasa с поделкой по скидке

      С лотка на опилки и палки.

      И что мне востока цикличности,

      Исландские древние саги?

      Мне страшно и в этой обычности

      Рукой

      Вырисовывать

      Маки.

      По мрамору узких ступеней,

      Средь белых, как соль, балюстрад,

      Втекаешь, как озеро мнений,

      В искусственно созданный ад.

      Покинув музейные стойки,

      Завидев родные места,

      Рождается возглас неловкий —

      Куда же ушла красота!?

      Реальность ударит кастетом —

      Попробуй, как лист, не упасть.

      Врезается в кости монетой

      Ладья, что несётся топтать.

      В ней образы сотен картинок,

      В них: Берия, Освальд, Исса

      И главное слово из льдинок,

      Что зрячему режет глаза…

      А мы, будто Миллиган, копим

      Пластины надёжной брони,

      Но мир обломает нам копья —

      Тевтонцам мы ляжем сродни.

      Попытки забудь оправдаться,

      Пред вечностью мы – пустота,

      Но как же приятно признаться,

      Что вечность – и есть Красота…

      Любить