Пощёчина генерал-полковнику Готу. Сергей Трифонов
ан, – голос был тревожный, но очень знакомый, – а товарищ капитан, просыпайтесь, вас комдив на совещание вызывает.
Гордеев вначале открыл правый глаз, прикрываясь рукой от солнца. Так и есть: в палатку влез сержант Уколов, вестовой комбата. Сержант, не довольствуясь одним открытым глазом Гордеева, стал трясти лежавшего за сапог, то и дело повторяя:
– Вставайте, товарищ капитан, комдив требует.
– Ну и язва ты, сержант, – беззлобно произнёс Гордеев, сладко зевая, – чудесный сон не дал досмотреть. Слышал я. Через полчаса буду.
Когда Уколов исчез, он поглядел на ручные часы, было ровно одиннадцать, вновь улёгся, заложив под голову руки.
«Это же надо, три часа проспал! И как же спал я здесь в этой вони?» Его потрёпанный танковый комбинезон источал такой крепкий запах мазута, масла и бензина, что, казалось, за версту можно было с уверенностью утверждать: здесь располагается пункт материально-технического обеспечения, а не палатка командира танкового батальона капитана Гордеева.
Старшина Ефременко уже ждал командира, приготовив заранее тёплой воды, мыло, помазок, трофейную безопасную бритву и полотенце, мягко оттерев в сторону вестового Уколова. На вешалке, закреплённой за сосновый сучок, висела чистая командирская форма с медалями «За боевые заслуги» и «За отвагу».
– Спасибо Егорыч. Что бы я без тебя делал.
Пока командир брился и мылся, старшина сидел рядом на снарядном ящике, посасывал старенькую трубочку из вишнёвого корня, рассуждая о минувшем бое.
– Крепко мы немчуру тряхонули. Они от страха аж за двадцать вёрст от Ярцево сиганули. Потери, конечно, у нас большие. В пехоте, говорят, в ротах человек по двадцать осталось. Зато Ярцево у германцев отбили, Минское шоссе снова оседлали, а главное, товарищ капитан, у людей вера в наши силы вновь появилась.
Слушая старшину, Гордеев думал, как многое изменилось за последние две недели, когда командующим оперативной группы войск здесь, в районе Смоленска, был назначен генерал Рокоссовский. Основу опергруппы составляли их 101-я танковая дивизия, 38-я стрелковая дивизия, остатки 7-го механизированного корпуса и сводный отряд полковника Лизюкова, оборонявший переправы через Днепр. Постепенно Рокоссовский собирал все выходившие к Днепру и Западной Двине из окружения части, переформировывал их, укреплял личным составом, оружием и боеприпасами. На фронте впервые после начала войны почувствовалась твердая командирская рука. Налаживались связь и разведка, заработали тыловые службы, бойцы и командиры вновь стали осознавать себя частью большого и грамотно управляемого военного организма.
Рокоссовский с миру по нитке собрал батареи 37-мм автоматических зенитных орудий и счетверённых пулемётов, разместил их в районах переправ, узловых станций, на перекрёстках основных магистралей. Немцы, потеряв от огня зенитчиков несколько десятков пикирующих бомбардировщиков, свой пыл поумерили, активность их авиации севернее Смоленска временно пошла на убыль. Генерал, опираясь на грамотных командиров, быстро сформировал в составе опергруппы сильную артиллерийскую группировку, неустанно громившую немцев.
Собрав в кулак, всё, что имелось, Рокоссовский неожиданно для германского командования нанёс мощный контрудар. Сапёры ночью навели через Вопь несколько переправ, наша артиллерия под утро открыла ураганный огонь по врагу, а затем пехота и танки форсировали реку, отбили у немцев Ярцево, захватили на западном берегу выгодные позиции и, закрепившись на них, отбили все контратаки.
Батальон Гордеева из оставшихся в строю одиннадцати танков БТ-7, форсировав реку, атаковал с левого, юго-западного фланга, очистил от немцев берег Вопи, а затем, получив приказ командира полка, повернул на север и нарвался на батарею противотанковых пушек. И если бы не огонь нашего дивизиона 122-мм гаубиц, чётко накрывшего немецких артиллеристов, гореть бы ему, Гордееву, там, в Ярцево, как сгорели пять машин его батальона вместе с экипажами.
Всё это было вчера. А сегодня ночью дивизия, в которой осталось 80 танков, разместилась в сосновом бору. Здесь же под мощными кронами, скрывающими от германской авиации, укрылись штабы, медсанбат, ремонтные мастерские…
Всю ночь и всё утро Гордеев вместе со своими танкистами и техниками занимался ремонтом повреждённой техники: латали пробоины, чинили ходовую часть, меняли гусеничные траки, чего не хватало, снимали с подбитых танков. К семи часам в основном закончили, и помпотех батальона воентехник 1-го ранга Гутман с чёрным от масла и мазута лицом и руками, устало проскрипел:
– Иди спать, командир, остальное доделаем без тебя, я прослежу.
Из-за деревьев вышел начальник особого отдела полка, немолодой крепыш в солдатской гимнастёрке со шпалой на петлицах и кирзовых сапогах. Вытирая платком лоб и, не глядя на командиров, резко спросил:
– А кто хоронить сгоревших бойцов будет? Кстати, Гордеев, почему батальон потерял половину танков?
Гордеев вспыхнул и чуть не наговорил чекисту дерзостей, но помпотех крепко обнял его, развернул и подтолкнул в спину.
– Иди, командир, спать. Я всё объясню товарищу