«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!. Валерий Киселев
а другим – работать и работать, сутками, месяцами, годами, чтобы на фронте было все необходимое для победы. Делегация уехала, но если бы она задержалась еще хотя бы на три дня, ей пришлось бы разделить с дивизией и ее судьбу, по крайней мере, на ближайший месяц.
Кончался сентябрь, на фронте стояла тишина, но все понимали, что это ненадолго, впереди будут новые и еще более тяжелые, решающие бои.
Почти каждый день из дивизии Гришина в поиск уходили две-три группы, но «языка» взять не удавалось целую неделю.
Поздно вечером в блиндаж к Шапошникову заглянул старший лейтенант Бакиновский:
– Вернулся у меня один агент из глубинной разведки, товарищ капитан. Семь дней ходил, прошел вглубь до шестнадцати километров. Сведения, правда, общего характера и уже несвежие, но кое-что есть. Вот отметил по карте его данные, где и что у немцев стоит, да и то примерно – орудия, линии окопов.
– А второй не вернулся?
– Нет. Теперь уж не стоит и ждать, все сроки прошли. А этого немцы два раза брали, но почему-то отпускали. Группу лейтенанта Барского полчаса назад проводил в поиск…
– Хорошо. Давно собираюсь тебя спросить… Ты ведь в нашем разведбате еще до войны начал служить? Что там у вас случилось на Соже? Куда пропал батальон? Что произошло с Соломиным на самом деле?
– Да-а, такая сила была в батальоне… Пятьсот человек, бронемашины, двадцать мотоциклов, «амфибии». Столько готовились к войне, и все пошло прахом за неделю. На фронт мы выехали первые. Два выхода за Днепр сделали в первую неделю, а потом болтались в своих же тылах. Связи с Зайцевым у нас не было, оказались разные радиостанции. Да и комбат Соломин стремился не лезть на глаза начальству. А тогда на шоссе… Вышли мы к нему на сутки раньше всех, Соломин приказал технику уничтожить, прорывались налегке. Я вывел человек сто, а Соломин так там и остался. Говорит, командир должен оставаться там, где его матчасть, тем более, мол, он ранен. Технику, конечно, можно было вывезти… А Соломина, мне потом рассказывали, партизаны расстреляли.
– А что он был за человек?
– Холёный. Кавалерист. В технике не разбирался. Коня своего напинает сначала, прежде чем сесть. А сядет – обязательно с фасоном. Конечно, его вина большая, что батальон всю матчасть потерял, поэтому нас и расформировали. Я первое время в штабе дивизии на подхвате был, потом к вам направили. Соломин же незадолго до войны вышел из заключения. А сидел за то, что жена у него полька. Может быть, из-за этого и была у него обида на советскую власть…
Шапошников задумался: «Сколько потеряли по своей же глупости, расхлябанности, оттого, что не знали толком людей…»
Вечером Шапошникову доложили, что группа лейтенанта Барского блокирована в скотных дворах за деревней Михновкой. Всю ночь оттуда раздавались выстрелы. Никто из группы не вернулся.
– Очевидно, все погибли, товарищ капитан. Можно не ждать, – с горечью сказал Бакиновский Шапошникову. – Эх, Барский, Барский… Не сумел, видимо, проскочить незаметно. Лейтенанта Абрамова готовить? Это моя последняя