Письмо к другу. Кирилл Олегович Елистратов
тве, как бы тесно ни жили с людьми. Я совершил страшную ошибку: после рассказа Тургенева схватился за «Страдания юного Вертера» и окончательно расхотел жить. Если бы не дети… В ящике, присланном тобою, я нашел «Ни дня без строчки» Олеши. Целый месяц записывал все, что со мной происходит, подмечал собственные мысли и наблюдения, но два дня назад дал осечку, поленился. Прости за это. Ты советовал каждый день писать «хоть что-нибудь». Я, в свою очередь, надеюсь, что ты продолжаешь работать с акварелью и углем. Портрет молодой медсестры, что ты прислал, мне очень понравился: кроткий взгляд, верность делу, самоотверженность, выражающаяся в фиолетовых кругах под глазами, белый чепчик. Прекрасная работа кисти. Я повесил портрет на кухне, над столом. Обязательно присылай свои наброски углем, хочу видеть, как развивается и крепнет твой талант. Обо мне не переживай. Три раза в неделю я отправляюсь гулять по ночной огненной Москве в поисках образов, деталей, сочных пейзажей. Ночь – бездонный источник вдохновения для поэта. Работаю над описанием, ищу свежие краски для палитры. До Тургеневского заката и луны Фицджеральда не дотянуться, но я стараюсь развивать то, что имею. Ты спрашивал о новых главах романа. Прикрепляю их вместе с письмом. За неделю написал всего пару глав. Совсем замотался в школе. Я сплю по три часа (в лучшие дни) и очень устаю, но дурно себя чувствую, если не сочиню какую-нибудь гадость. Писать получается только по ночам – днем сражаюсь с упрямой школотой. Мозг засыпает, но просыпается душа. Рука моя крепчает, но все еще дрожит при виде белого листа. Пока пишу картоном на картонке и боюсь своего слова. Часто я чувствую себя самым банальным, самым слабым и самым лживым писакой. Стыд грызет мне горло, от него некуда деться.
Я счастлив, что мы сохранили старую привычку делиться бумажными письмами. Прогресс безжалостно отобрал у людей возможность оставить сердце на бумаге и отправить его близкому человеку по почте. Мы с тобой дети уходящего века. Не уверен, что приспособимся к новому течению. Вдруг оно ведет к рифам и скалам или к крутому водопадному спуску в никуда!
Я стал замечать, что старею. В моих каштановых волосах, подобно первому снегу в октябре, проглядывается первая седина. Первый снег наступает неожиданно, но неизбежно покрывает землю мягкими пушинками. Щеки мои еще не ввалились, овальная родинка по-прежнему мирно уживается с веснушками справа от носа-крючка. На переносице появились косые морщины: я щурюсь, а от очков голова болит. Но глаза у меня детские, они на всю жизнь сохранят отпечаток светлой наивности. Мамины серо-зеленые глаза! Они напоминают мне о беззаботном времени, когда мама гладила меня тыльной стороной ладони по щеке и звала за стол. Я ощущал холод от прикосновения обручального кольца, и этот сладкий холод согревал меня лучше горящего камина. В детстве мы живем, а после него просто существуем. Но кому есть дело до моей внешности? Уж точно не мне. Я из тех, кто предпочитает чтение французских любовных романов настоящей любви. Знаю, что ты в этом смысле похож на меня. Однако у нас уже накопилось много писем, которые можно перечитать вечером, закутавшись в теплый клетчатый плед и вооружившись кружкой крепкого черного чаю. Счастье – это осознание, что ты кому-то нужен.
Вот уже целый месяц меня донимает одна родительница. Высокая носатая женщина с красным лицом, она поджидает меня на школьном крыльце, чтобы замолвить словечко за Сидорова. «Поймите вы, Сергей Иваныч! Ну не умеет он читать! Книжку откроет, полчаса над ней покряхтит и всё забудет, о чем прочел. Сыночка у меня хоккеист – вратарь! Зачем ему?! Нет у него времени и сил на всяких гоголей-шмыгалей. Поставьте нам троечку!» Вспомнились слова Оскара Уайльда: «Всякое искусство совершенно бесполезно». Наша самая дурная привычка – искать во всем рациональную пользу. Сидоров в сочинении написал: «Скалозуб – мужик видный. У его стоматолога большие проблемы!» И грустно, и смешно. Дети сейчас не читают. Они сутки напролет копаются в телефонах, не отрываются от светящихся экранов, словно заговоренные. Всегда нужно привлекать их внимание. Когда я захожу в класс, то со всей силы хлопаю дверью. На несколько секунд ребята замолкают, образуется вакуум. Я не даю ученикам опомниться и громко декламирую: «Читаем «Горе от ума» по ролям! Кто Фамусов, кто Чацкий, кто Молчалин?» И руки взлетают до потолка. Дети отыгрывают сцены, словно профессиональные актеры, с требуемыми интонациями, с жаром, с эмоциями! Но читать их не заставишь. Писателем стать почти невозможно, читателем при желании может стать любой. А уж если выбирать между плохим писателем и хорошим читателем, то я без колебаний выберу последнего. На переменах голова моя раскалывается на части. Внутри борются две натуры: одна хочет писать круглые сутки, а другая хочет преподавать. Бросить бы всё, отправиться путешествовать, описывать жизнь на ходу! Но к черту эти мысли! Еще два года потерплю, выпущу своих и уволюсь. Без меня пропадут. Мой долг отыскать в детях стремление к прекрасному, которое заложено в них природой с малых лет. Художник не исчезнет, он уйдет в подполье, закроется от мира, от массовости, поражающей сознание людей разрушающей опухолью, и сотворит новые шедевры, снимет с наших глаз пелену. Профессия учителя никогда не умрет: работаем за копейки, чтобы воспитать новое поколение художников, творцов, артистов, которые сохранят человечеству душу.
Конец ознакомительного