Прогулки по матрасу. Лена Ребе
значены КАР!КАР!
Часть 1: … с И.Бродским
Краткое вступительное слово.
В качестве разминки перед тяжелой и неблагодарной умственной работой – чтением первой части – читателю следует ознакомиться с повестью Дины Британ, «Промеж печальных глаз или исповедь бывшего брюнета», http://zhurnal.lib.ru/b/britan_d/, иначе многое в тексте так и останется непонятым.
Существ, являющихся одновременно и читателями, и бывшими брюнетами в указанном выше смысле, просят не беспокоиться. Если это всё-таки произойдёт, то им разминаться следует водочкой, пока душа принимает, и ещё два часа после того. За десять минут до окончания второго часа рекомендуется выключить компьютер, не приступая к чтению Записок.
Все эпиграфы и цитаты в тексте первой части выделены курсивом и большей частью взяты из поэмы Иосифа Бродского «Два часа в резервуаре».
Сам текст является свободным переложением темы резервуара для игры на матрасе женским голосом. Исполняется в темпе Allegro Vivace.
Глава 1. Матрасный запев
Их либе ясность. Я. Их либе точность. Их бин просить не видеть здесь порочность.
Началось всё с матраса. Вернее, с моего решения купить новый матрас. И начать новую жизнь. На новом матрасе. С моей новой любовью. Каковую я встретила в январе, в золотом городе, под голубым небом, как конечно же помнят все мои читатели.
Встретить-то я её, в смысле ЕГО, встретила, но больше ничего не происходило. Умудренные жизнью боксеры, с перебитыми носами, надорванными душами и побаливающими к перемене погоды местами давно сросшихся переломов, мы неторопливо кружили по рингу наших жизней, не приближаясь друг к другу ближе, чем на расстояние вытянутой руки.
Разве что иногда.
В такие моменты становилось совсем плохо – речь пропадала начисто, то у него, то у меня, то у обоих сразу. А ещё я иногда глохла. Помню, мы спускались по узкой лестнице, и он почему-то оказался сзади меня, прямо на следующей ступеньке – обычно-то нас по крайней мере 5-6 ступенек разделяет, это само собой так выходит, никто ничего специального для этого не делает. Ну вот. В тот раз он оказался так близко, что его щека коснулась моих волос. Я чувствовала спиной – или волосами? – что он что-то говорит, но слов разобрать не могла. Переспросила. Опять не поняла. Ощущение близости стало всё, и я стала оно, и больше уже на всем белом свете ничего не было, только это одно оно, которое было и я и он, и он и я, и нас обоих уже не было, и было это в институте, и это круглое совершенное оно шаровой молнией скатилось вниз по лестнице и разбилось на множество мелких искр, как-то нелепо слепившихся в два несовершенных облака в штанах. Облака сели в машину и уехали в Линц. Молча.
Так мы и толклись бестолково на этом ринге, и дни сменялись ночами, и недели – месяцами, уже в июль катилось лето, и жара была, и плыла, плыла…
КАР! КАР!
Нельзя сказать, чтобы за эти полгода уж совсем ничего другого не происходило.
К примеру, я ещё в декабре писала – создала, мол, новую теорию волновой турбулентности. Разъяснила, мол, Колмогорова с Арнольдом и Мозером. Ха. Создать теорию – дело нехитрое. Вот ознакомить с нею мировое научное сообщество – это дело другое. Так что пару месяцев заняла переписка с рецензентами числом три, первоначальное мнение которых было одинаковым – очень интересно, но ни фига не понятно. Зато этот самый непонятный «фиг» был у каждого рецензента свой собственный. Так что некоторые куски текста пришлось раз по десять переписывать, не меньше – а текста-то всего 4 страницы. В апреле статью опубликовали.
История с Псушкой и Перлом перешла из состояния «острое респираторное заболевание» в состояние «хронический бронхит», и контракт мой продлевался теперь с помощью кувалды и какой-то матери каждый раз только на полгода, по окончании которых наступала очередная торговля насчет того, кого именно включать соавтором в мои статьи и какие именно безмозглые псевдо-математические измышления Псушки я не должна комментировать официально.
Выбрав промежуток поспокойнее между ответами рецензентам, любовным томлением и торговлей с Перлом, в середине февраля я позвонила Цаку, чтобы уговорить его заняться одной задачкой по плазме в токамаке. Устойчивые состояния посчитать.
Если её решить, то Нобелевская премия обеспечена. Можете мне поверить. Только слово «решить» нужно правильно понимать. Решить математически я могу прямо сейчас. Нет проблем. Решение – прямое следствие моей новой теории. Но математикам нобелевка не положена – болтают, будто бы то ли жена, то ли подружка Нобеля изменяла ему с одним математиком (он у меня в тексте потом промелькнет). Вот Нобель и отомстил всем математикам разом, не включивши их в список. Честно говоря, я в эту историю не верю – и вообще, как выразилась одна моя знакомая студенческих лет, кому нужны математики, когда на свете есть физики?!
Так или иначе, но Тор мне ещё в 1998 году сказал, что мне нобелевка положена. Конечно, бывают премии за мир там или по литературе, но мне показалось, он