На петле времени. Дмитрий Барабаш

      Не оборачивайся, не ищи никого за спиной.

      Это я говорю.

      Это ты говоришь со мной.

      Ты все правильно слышишь —

      под строчками твои мысли. Твои слова,

      как под кожей, под ребрами

      пульсируют почками,

      набухая к весне,

      изгибаются как трава,

      прорастая сквозь землю

      лютиками-цветочками.

      Если ты задержался здесь, знай

      – я тебе внемлю.

      Я и сам много раз находил такие слова,

      словно лаз в кустах между пышных фраз,

      между лживых эпитетов.

      Ты идешь на свой голос, видя то,

      что я видел прежде.

      Видя то,

      что мы видим вместе,

      спустя лет двести.

      Какое время ни возьми —

      всегда кончается эпоха.

      И оттого живется плохо,

      и много суетной возни.

      А если нам от звеньев тех

      времен немного отдалиться,

      то выясняется, что длится

      цепь одинаковых потех.

      Она одна – от время оно.

      Одна за все, одна на всех.

      Всегда предчувствие конца,

      как предначертанность начала,

      земных пророков удручало

      лукавой колкостью венца.

      Туманы, выси, лютики в стихах

      лелеют плоть, как фиговы листочки.

      На вывихах из «ха» выходят «ах»

      и волосками прорастают строчки.

      Коль чувствам праведным предписано звенеть

      в укор цинизму шуток безвременных,

      щелчок строки не должен гнать как плеть

      рабов возвышенноколенопреклоненных,

      ползущих по Москве ли, по Перу,

      по сорок лет петляя по пустыне.

      Поэзия подобна комару

      без имени, родившемуся в тине

      чумных веков, проказистых болот,

      ландшафтов лунных, марсианской топи,

      запястьям острострелых позолот

      и устрицам в малиновом сиропе,

      скрипящим там, где скука вялит бровь

      девицы, отслужившей слизь созданья.

      Поэзия – комарная любовь

      к венозной коже, первое касанье

      с искусом истины, скребущей словно зуд

      земных страстей под листьями распутиц.

      И запах прений, как священный суд,

      в распахнутые окна льется с улиц.

      Итак, земля опять

      тревожит наше зренье.

      Переполох людской

      Шекспиру помешал

      сонет закончить в срок.

      Так может этот шар

      с их мировой войной

      стереть?!

      Ан Моцарт ловит ноту…

      Поэтический штамм.

      Близнецов и взорвали за то,

      чтобы рифмой стеклянной

      железобетонное небо

      не дробили в стрекозьем,

      квадратно-экранном зрачке.

      Близнецов и взорвали за то,

      что, не ведая срама,

      нам морта́ли сальто́

      и сортами мальтийских крестов

      переплавили в радугу

      каплей бензина полу́жью,

      по забвенью земли

      и сведению к точке небес.

      Близнецов и взорвали за то,

      что из колбы исчез

      поэтический штамм,

      обнуляющий мысль до начала.

      Близнецов и взорвали за то,

      что земля означала

      путь единственный свой

      по никем неведо́мой оси.

      Слово – Слову в лицо!

      Близнецов и взорвали за это.

      Изобретая область тьмы,

      вы открываете для света

      то, что, наверное, должны

      скрывать по логике сюжета.

      Литература с бахромой

      торшера или абажура,

      у строгой дамы, за стеной…

      Литература.

      Я к ней на сахар и на чай

      крадусь и, словно невзначай,

      касаюсь