Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть I. Сергей Горошкевич
есть во 2-й части на этом же месте.
Жанр книги определить довольно сложно из-за отсутствия прецедентов в мировой литературе. Уникальное издание представляет собой тематически организованные подборки стихов, искусно соединенных авторским текстом: ясным, сочным, живым. С одной стороны, это первая настоящая, строго организованная, энциклопедия мировой любовной лирики; с другой – цельное (пусть и не вполне научное) исследование любви во всех ее многообразных формах и проявлениях.
Диапазон использованного литературного материала максимально широк: поэзия всех времен и народов, 600 авторов, из них 250 писали не на русском языке. Книга предназначена для интеллектуально и эмоционально активных людей, которые интересуются поэзией и «межполовыми» взаимоотношениями.
Вводная глава
Любовь в ее многообразных формах и проявлениях занимает огромное место в жизни человечества и отдельного человека. Большая часть мировой художественной культуры «вертится» вокруг этой оси. В частности, почти вся поэзия от ее глубокого и серьезного философского крыла до Ордена Куртуазных Маньеристов (плесени на останках всемирной литературы, как называют его некоторые доброжелатели) пишет слово Любовь с большой буквы и рассматривает ее как стержень бытия:
В.С.Соловьев (1853–1900)
Смерть и Время царят на земле, —
Ты владыками их не зови;
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце Любви.
В.Ю.Степанцов (р. 1960)
Сменяются вожди, законы и кумиры,
границы грозных царств сметает ужас толп,
и лишь одна Любовь от сотворенья мира
незыблемо стоит и высится как столп.
Очевидно, именно поэтому уже в греческой мифологии среди 9 муз, «ответственных» за научное и художественное творчество, была Эрато – покровительница любовной лирики. С тех пор и поныне любовь остается главным «предметом» поэзии:
Пьер де Ронсар (1524–1585) Франция (пер. М.Я.Бородицкой)
Не правда ли, друзья, в какой чести у Муз
Венерино дитя, крылатый карапуз:
Камены следуют шаг в шаг за мальчуганом!
Кто дружен с ним – того они наперебой
Спешат ласкать, учить премудрости любой,
Созвучьям сладостным, и плавным, и чеканным.
Но горе дерзкому, кем оскорблен Эрот, —
Камены вмиг его лишают всех щедрот:
Напрасно призывать он станет вдохновенье,
Ему заказано вступать на Геликон,
И непокорным ртом уже не сможет он
К священному ключу припасть хоть на мгновенье.
Я по себе сужу: лишь только петь начну
Героев и богов, войну и старину —
Язык отнимется, слова нейдут часами;
А песнь любовную лишь стоит мне начать,
Незримая рука снимает с уст печать,
И дышится легко, и строки льются сами.
Дорогой Читатель, перед Вами книга, которую я, может быть, и не вполне удачно назвал «Эрато и Эрот». В этом названии Эрот символизирует любовь, а Эрато – любовную поэзию. Как Вы уже заметили, книга начинается вводной главой, которая довольно пространна. Она не всегда была такой. Все начиналось с обычного введения из нескольких страниц. До несуразных размеров оно разрослось вот по какой причине. В процессе работы над книгой я давал почитать ее промежуточные варианты своим знакомым. Они, естественно, делали мне разнообразные замечания: дескать, то не так, а это не эдак. Как водится, каждый тянул в свою сторону. Угодить одному было невозможно без того, чтобы не навлечь на себя гнев другого. Оно и понятно: автор – плоть от плоти народа; читатели – вокруг него. Пойти им навстречу – значит разорваться. «Не хочешь переделывать, так изволь объяснить – почему», – сказали читатели. «Пожалуйста», – ответил я. Так и родилась вводная глава, цель которой – предотвратить возможные недоумения и самооправдаться:
Б.А.Слуцкий (1919–1986)
Начну не с предмета и метода, как
Положено в книгах новейшей эпохи, —
Рассыплю сперва по-старинному вздохи
О том, что не мастер я и не мастак.
Жанр книги определить довольно сложно, а то и вовсе невозможно из-за отсутствия прецедентов в мировой литературе. Именно последнее обстоятельство и подвигло меня на ее создание, ибо чем же нам еще заниматься, если не тем, что никто не сделает, кроме нас:
В.А.Большаков (1947–2008)
Из глины вылепили нас,
мы снова глиной станем,
но что же в свой последний час,
товарищ, мы вспомянем?
Да, видно, то, чего никто
за нас с тобой не сделал,
совсем немного, да зато
совсем