Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе. Мила Нокс
загоралось ясное зарево. Лучи солнца проливались на долины, луга, и даже самые глубокие ущелья озарял нежный утренний свет.
Ветер обдул холодное лицо Шнырялы, рваная тряпка на голове затрепетала. Она ухватилась за повязку обеими руками, но, глянув за землю, крикнула вслед:
– Эй, ты забыл!
Но было уже поздно. Маска исчез в утреннем зареве. Шныряла наклонилась, рассматривая блестящий зеленый камень.
Она подняла самоцвет. Камень был небольшим, темно-зеленым с более светлыми вкраплениями, похожими на зернышки. И всю его поверхность испещрили бесчисленные полоски. Они ветвились, перетекали одна в другую, пересекались и обрывались. Как сосуды в сердце, подумала Шныряла.
Этот камень ей напоминал что-то, но что – она не могла понять.
Она думала кинуть его в кучу хлама позади своего домишки, но все-таки положила самоцвет за пазуху. Задумчиво окинув взглядом рассветное небо, Шныряла, хромая, вошла в дом, и в этот момент она была так молчалива, что не походила на саму себя.
Глава 19. О том, где царствует Господарь Горы
Мир менялся. Комета захватывала небо, отвоевывая его у ночи, и вскоре отрастила невероятный хвост. Он протянулся над горизонтом, как белый караван, и остальные звезды меркли рядом с его сиянием.
Теодор злился. Маска получил ключ! Впрочем, может, это действительно был его ключ, потому как истинного имени волчицы Теодор бы в жизни не угадал. Или угадал бы, перебрав добрую сотню имен. И если бы не сидел на сосне, рискуя свалиться в пасть, больше похожую на чемодан с зубами.
Волчица постоянно снилась ему в страшных снах, требуя назвать имя. В последний момент появлялся Маска и произносил: «Дакиэна», но волчица превращалась в Шнырялу, кидалась на него с яростным рычанием, и Теодор просыпался в холодном поту.
«Даки» – древнее название волков, имя Дакиэна и означало «волчица». Молодец Маска, что сообразил произнести имя животного на дакийском, – ведь именно курганы даков сторожил ее дух.
Пару раз Теодор выглядывал в дневной мир и поражался – комета теперь сияла не только на заре и закате, бледной точкой она виднелась и на голубом небе!
К тому же изменения произошли не только в небесах. Каждый вечер, после того как дневная теплынь схлынет и воцарятся тени, Теодор замечал перемены. Рядом с порожком часовни пробились из-под земли первоцветы. Потом он уже спускался на целую полянку, покрытую бутонами, которые все больше наливались цветом.
Ручьи стекали с гор, растения начали пробуждаться, и Теодор слышал их шептание по ночам. Они были готовы жить после зимнего сна – и ночь от ночи какой-нибудь росток или дряхлый пень воскресали, пуская поросль, будь то целый сноп зеленых побегов или один-единственный лист.
Природа пробудилась. Пришла весна. Луковицы в земле возвращались к жизни, однако нежители по-прежнему оставались призраками. Расцветающая природа лишь оттеняла грусть оттого, что жизнь кладбищенских обитателей в прошлом.
Теодор начал жалеть мертвецов после того, как увидел Фифику, в задумчивости просидевшую весь вечер над ростком крокуса на могиле. Он чувствовал, что она была бы рада превратиться