Дьявольская живопись. Ольга Волошина
ей с трудом.
– Так хороша собой и так удручающе бездарна! – донеслось до девушки. Анна вздрогнула и ещё больше помрачнела.
– Нет, дорогой мой Макс, ты не прав. Это юное создание так прекрасно данной Богом красотой, что любое творение её рук должно быть немедленно объявлено талантливым. Господь – не человек, он не ошибается, – услышала Анна низкий мелодичный женский голос с противоположной стороны стенда.
– Но Бэла, ведь ты же не думаешь, что все должны обожать тебя только за то, что ты красива. Всякий раз, выходя на сцену, разве ты надеешься только на Господа, который должен был дать тебе всё и сразу. Тебе же приходится снова и снова преодолевать свою лень, слабость, дурное настроение и создавать эти дивные движения, которые заставляют публику бросать охапки цветов к твоим ногам.
– Ты льстишь мне, как всегда. Но знаешь ли ты, что самая убедительная мысль, подстегивающая меня на сцене, это боязнь старости во всех её внешних проявлениях. Сохранять юность и красоту намного труднее, чем создавать красивые движения в танце. Мысль, что обожатели, запомнив меня в танце и славе, будут снисходительнее к моей увядающей красоте, заставляет меня делать всё то, что вызывает их аплодисменты и восторги. Вовсе не славы я жажду, а ощущения, что всё ещё молода и хоть чем-то хороша.
Кто бы мог подумать, что так могла говорить о себе эта надменная красавица – утончённая женщина и непревзойденная балерина. Анна усмехнулась и осторожно присела на край низкого столика, ожидая продолжения.
– Для меня ты всегда будешь молода и красива, – чуть слышно пробормотал собеседник балерины. – Жаль, что тебе это совсем не нужно.
– Я очень тебя ценю. Ты лучший представитель мужской части человечества. Менее совершенной, чем его женская половина. Что вполне естественно, ведь женщина создана позже мужчины, более опытной и тренированной рукой. Все ошибки предыдущей работы были учтены Создателем и скорректированы.
– Но ведь по твоим словам, Господь не ошибается.
– А он и не ошибался, но совершенству нет предела. Однако вернёмся к нашей очаровательной Анне. Теперь её нечёткие пейзажи с неуклюжими фигурами в тусклых красках кажутся бездарными. А лет этак через двадцать такая манера письма покажется многозначительной и войдёт в моду. За картины будут платить большие деньги, а тогдашние писаки начнут крапать запоздалые хвалебные статьи. Жаль только, молодость и красота художницы уже увянут, и она не сможет в полной мере насладиться пьянящим ароматом славы и признания. Теперь просто приняты другие эстетические образы. Их можно угадать, можно приспособить к ним своё творчество. Научи ее тонкостям мастерства, Макс! Ради меня – попытайся отшлифовать её умения.
– Я не беру учеников в последнее время. Да она и не подумает меня просить об этом. У неё же собственный папаша большой художник.
– Быть художником и уметь учить живописи – разные вещи. Знаю, что ты старика Грея не жалуешь. Но вы, ваятели, вообще презираете живописцев. Разве нет?
Ага, так это Макс Кароль. Тоже знаменитость, чёрт возьми! Подслушивать становится всё интереснее.
– Ты преувеличиваешь. Но в этом есть доля правды: известно множество скульпторов, создавших и живописные шедевры. Но назови мне хоть одного живописца, удивившего мир совершенной скульптурой. А женщины-ваятели вовсе и встречаются до странного редко.
– Так возьмёшься научить эту прелестную девочку угождать нынешним взыскательным вкусам? Вряд ли кого-то согреет посмертная слава. Взгляни вот на ту небольшую картину, она немного беспомощна, но чем-то привлекает внимание. Возможно, той маленькой взъерошенной птичкой в правом нижнем углу. Она так трогательна.
– Ладно, твоя взяла! Никогда не умел тебе отказывать. Только уговаривать эту штучку брать у меня уроки будешь сама. И учти, я дорого беру. Даже с богатых.
– Ты прелесть, – послышался звук поцелуя. – А теперь принесу тебе шампанского. Сегодня мы с тобой пришли к согласию, за это стоит выпить.
– Пойдем вместе, наедине с ободранным воробьём с картины мне будет немного неуютно.
Анна легко и бесшумно перепрыгнула через столик и быстро прошла между группами гостей к бару в дальнем углу зала.
Макс подхватил Бэлу под руку и повел её мимо стендов к маленькому кафе. А к ним уже спешила красивая девушка с тремя бокалами шампанского на маленьком подносе. Лёгкая фигурка в белом, перехваченная золотистым поясом в тонкой талии казалась нимфой, сошедшей с картины Грея. Она и в самом деле позировала отцу для античного сюжета.
– Хороша! Просто божественно хороша, – прошептала балерина, не сводя с Анны восхищённого взгляда. И обратилась к своему спутнику: – Ну признайся же, Макс, что этот сюжет гораздо прекраснее любого живописного полотна. Но красота человеческого тела – увы! недолговечна. И оттого она ещё привлекательнее.
– Ты слишком восторженно всё воспринимаешь. Эта юная фея не в моем вкусе. Но готов согласиться с тобой, что она довольно мила.
Анна подошла к балерине и скульптору, протянула им поднос с бокалами и произнесла высоким голосом, слегка прерывающимся