Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма. Николай Богомолов
разницу по существу между зрителем и автором, исполнителем; и нисколько не умаляет одних перед другими322. Однако мы слишком близки, чтобы вы могли быть зрителем моей трагедии. Да и зритель, да и трагедия, да и театр весь, какой бы он ни был… нет, это не пример. А ваша «смелая» фраза: «Надо, наконец, отбросить этот культ личности…» – меня просто огорчила. Как вы скоры на минусы, лишь бы не скучно было, и все новое! «Культ» личности давно отброшен; но все, что мы узнали и сознали о личном, о личности, когда перегнули дугу чересчур в ту сторону, – я не отдам. Мне важно найти ту точку, где личное соприкасается с неличным так, что оба остаются целыми во всей полноте, без всякого минуса323. Неужели вам не жаль вечно приобретать – и вечно бросать, выбрасывать за борт? Не обращайте внимания на несвязность этого письма. У меня болит голова, в саду шумит дождь – и, мне кажется, письма имеют право быть несвязными. В безупречном письме, искусном, как статья, есть что-то несвойственно-холодное, слишком, для письма, неличное. Самые хорошие ваши письма были нелогичны и несвязны. Знаете, вот вы не хотите «действовать»; а в сущности все время только и делаете, что «действуете». Чем я виновата, что вы не хотите этого сознавать? И от этого ваши действия какие-то недействительные. Ведь не думаете же вы, что «действие» только в том, чтоб стать на колени и говорить молитвенные слова; взять человека за руку и поцеловать его; поджечь дом; убить старуху – и т.д. Что это за pueril’ные324 границы! Да кроме того, вы на все это так же способны, как всякий. Нет, что там о «действиях» говорить! Они, действия, сами по себе ___________________325 – впрочем, может быть, ни о чем не следует так себе говорить. Я люблю вас грустным; но вы скрываете себя таким, каким я вас люблю. Я думала недавно о том, что «стыднее», – радость или горе, печаль? Пришла к убеждению, что печаль «стыднее», мы ее тщательно прикрываем, без рассуждений, инстинктивно. Почему – много причин. О всех как-нибудь в другой раз.
Никогда не было мне так неприятно возвращаться в Россию. Недолго, кажется, мы там наживем. Мы не «служим», как вы326. А служить – надо. До – свиданья!
Открытка. Датируется по почтовому штемпелю.
Милый Валичка, вы бы, все-таки, еще зашли ко мне. Когда хотите, я сижу дома и уничтожаю старые бумаги. Днем во вторник только уйду, а вечером дома. Вот во вторник вечером и пришли бы327.
В вас еще недостаточно сознания, а то вы бы меня именно сознанием, помимо всякой любви, ценили бы для себя. В сущности – никто к вам не относится так, как я; мне, может, единая крошечная точка в вас нужна, которой решительно никому не нужно; она, может, и вам самому кажется ненужной в вас; но это неправда: ею одной вы еще живы, еще человек.
Впрочем, этого не расскажешь да и не надо об этом говорить, потому что слова – сознание, а у нас сознания разномерны. Вы и относитесь ко мне, как хотите, а я уж всегда буду «по-человечески».
Затем до свиданья, если последнего захотите.
Антон Крайний – псевдоним, которым Гиппиус часто подписывала свои критические и публицистические статьи. Александр Александрович Смирнов (1883–1962) известен как историк зарубежных литератур; в те годы, когда было написано письмо, – начинающий поэт и критик, сотрудник «Нового пути», близкий друг Нувеля. Письма Смирнова к Нувелю публикуются ниже. Судя по всему, речь идет о статье Гиппиус «Слово о театре» (Новый путь. 1903. №8. С. 229–235).
Речь идет о пристальном интересе Мережковских к проблеме индивидуализма, особенно проявлявшемся в 1890-е. См. в «Автобиографической заметке» Гиппиус: «Меня занимало, собственно, не декадентство, а проблема индивидуализма и все относящиеся к ней вопросы» (Русская литература ХХ века. М., 1914. Т. 1. С. 176).
От «pueril» – детский (
Так в тексте письма.
Нувель был чиновником Министерства Императорского двора.
В это время Мережковские планировали надолго уехать за границу, в Париж. См. в недатированном письме Гиппиус к Философову: «Нувель еще приедет во вторник» (